слухи, что там несколько недель жила королева. Когда королевская гвардия заполонила улицы, разыскивая преступников, пошла молва о том, что герцогу отсекли правую руку. Бургиньоны, сторонники герцога Бургундского, ходившие в синих шаперонах, объявили это свидетельством сговора Людовика Орлеанского с дьяволом, который всегда метит правую руку своих приспешников. Арманьяки, сторонники Орлеанского дома, отличаемые по белым шаперонам, настаивали, что дьявол, замешанный в этом убийстве, носит имя Иоанна Бургундского, – а тот, словно подтверждая обвинение, внезапно покинул королевский двор и сбежал в Артуа. Безвластие привело к тому, что в Париже сложилась чрезвычайно опасная ситуация. Число трупов в канавах неумолимо возрастало.
В тщательно охраняемый особняк на рю Барбет хлеб доставлял знакомый моего отца, тоже пекарь. Он-то и рассказал нам, что дама, которую часто навещал герцог Орлеанский, недавно разрешилась младенцем и едва не умерла родами. После убийства она тоже исчезла, и никто не знал, как и куда. Дом внезапно опустел. Через пару недель королевские глашатаи объявили, что королева Изабо родила еще одного сына, окрещенного Филиппом, однако он вскоре умер.
Мы с отцом носили коричневые шапероны и рты держали на замке. Ценой огромных усилий нам удалось выжить, хотя ежедневно приходилось думать о том, где взять дров для растопки печей. Раньше хворост собирали в лесах под Парижем, но из-за бесчинств разбойников и грабителей занятие это стало чересчур опасным. Армии противоборствующих фракций, двигаясь от селения к селению, присваивали себе все съестное, поэтому с мукой часто случались перебои. К счастью, Жан-Мишелю удавалось «позаимствовать» вязанки дрока и мешки с мукой из грузов, перевозимых по реке в королевский дворец. Увы, мы воровали королевское добро так же бесстыдно, как это делала мадам Лабонн; в те нелегкие времена другого способа продержаться не было.
Отец трудился в пекарне не покладая рук, пока внезапный апоплексический удар не свел его в могилу. Сразу же после смерти отца пекарская гильдия объявила нам, что наша лицензия утратила силу. Протестовать было бесполезно. Печь хлеб разрешалось только членам гильдии, а женщин в гильдию не допускали. Пекарня принадлежала мне, единственной наследнице отца, но заниматься хлебопечением мне запрещалось. Вдобавок в Париже, где царило беззаконие, оставаться с детьми было небезопасно. Поэтому, не имея выбора, я передала дом и пекарню в пользование одному из наших бывших подмастерьев и вместе с Алисией и Люком перебралась во дворец Сен-Поль, к Жан-Мишелю.
Переезд меня не радовал, хотя герцог Бургундский во дворце больше не показывался. Дофину – тому самому принцу Людовику, что бросил мохнатую гусеницу в мой лиф, – исполнилось шестнадцать, и, воспользовавшись советами и поддержкой своего старшего кузена, герцога Анжуйского, он занял свое место в королевском совете. Попытки герцога Бургундского и его когорты захватить Париж удалось отразить, однако не все во дворце шло гладко,