Дорога, связывающая аэропорт со столицей, была самой лучшей в стране. Правда, с неё не было ни одного съезда. Спустя минуту кортеж въехал в город. Сначала он проследовал мимо серых бетонных домов-символов прогресса и цивилизации, которую принесла революция Гонзалеса. Несмотря на разгар рабочего дня, из всех окон офисных зданий высовывалось не менее дюжины бронзовых лиц (кондиционеры и вентиляторы были в стране дефицитом, а если же заботливый начальник всё же устанавливал их, они быстро выходили из строя. Так что клерки убивали одновременно двух зайцев: хоть как-то охлаждались и в то же время хоть как-то держались в курсе политической обстановки в стране).
Они едва могли различить на фоне могучего профиля президента маленькое и сморщенное, как у пожилой мартышки, лицо Харитонова. Если они всё же различали его, то уж вряд ли подумали, что именно этому невзрачному человеку они обязаны своей новой жизнью, свободной от жестокой диктатуры. Именно благодаря ему они получили возможность сидеть не в хижинах и землянках, а в бетонных коробках без кондиционеров, символизирующих прогресс. Знал об этом только сам президент Гонзалес.
Знал и не мог не думать о том, что не он, а именно Кондрат Архипович Харитонов являлся организатором революции в его стране, и что именно благодаря ему он занял свой высокий и ответственный пост. Знал, и не мог не быть ему благодарным. Харитонов чувствовал это, потому ощущал себя несколько скованно. Вот уже много лет он не помнил, чтобы кто-то был ему благодарен, а скорее не хотел, чтобы кто-то питал к нему такое чувство. Потому встреча со старым другом, а они были некогда именно друзьями, смутила его. Он почувствовал свою заскорузлость, которую всегда считал чем-то естественным, ставшим частью его личности.
– И как ты на меня вышел? – спросил он, больше для того, чтобы спросить.
– Не забывай, кто я, – ответил Гонзалес, больше для того, чтобы ответить. Опытный разведчик, Харитонов отметил ту неуверенность, с которой президент произнёс эту фразу. Гонзалес и не скрывал её от него.
Тогда Харитонов кивнул на водителя, парня в солнцезащитных очках-каплях, с бесстрастным лицом следившим за дорогой.
– Он не понимает по-русски.
Харитонов пожал плечами. Неожиданно, будто у бы фокусника, в его руке появился маленький блокнот и карандаш. Своим угловатым почерком он нацарапал:
«Уверен?»
Гонзалес было кивнул, но жест друга, вполне для него естественный и привычный, привёл его в некоторое замешательство.
– А я нет, – продолжил Харитонов, как ни в чём не бывало. – Знаешь, раз уж ты встретил меня, то давай завернём к океану. Я так давно не видел его, что хочу сравнить его с Клязьминским водохранилищем. Правду говорят, что там совсем не видать берега?
– Вот сам увидишь. На слово ты всё равно не веришь. А потом мы поедем на мою фазенду. Ради тебя я отменил консультацию с министром труда…
– Зря ты мне это сказал. Теперь меня заест совесть. Я не стою министра труда.
– Ничего. Я проконсультируюсь с ним завтра. И президенты