каковое, по мнению Дионисия Галикарнасского и других античных теоретиков риторики, только и может генерировать новые произведения. Перемены начались там, где время стало пониматься как качество.
1.6. Вдохновение от живописи: появление «качества времени»
Совсем кратко, Аврелий Августин ввел в Европейскую культуру представление о качестве времени, а не только о его протяженности. Время может быть полновесным или пустым, может быть растяженным или сжатым. Если раньше время представлялось как определенная структура, каркас, на котором выстраиваются события, как tempus, то есть теменос, круговорот, то теперь время превратилось в область инвестиций и переживаемой полноты события. Мы вкладываем свою душу во время, чтобы время стало для нас событием, чтобы обрести собственную душу как область разыгрываемых событий.
Существует немало мнений о том, что августиновская концепция времени чужда восточнохристианской культуре. При этом обычно интерпретируются произведения искусства: противопоставляется напряженная динамика библейских событий в западноевропейской библейской живописи и «время вечности» в восточнохристианской иконописи уже явленных во времени смыслов. Но если мы будем относиться к этим изображениям не как к сценам, перенесенным на плоскость, но как к символической записи событий, то увидим другое. В жанровом изображении библейского события мы видим не его запись, а скорее подход к нему: помимо собственного времени события, существует и то время, которое служит инструментом приближения к времени событий. Есть время, в котором событие развернуто в полной символической ясности, и есть время детальных подробностей (о которых и «забота», по исихастам, что мы выяснили выше), и в нем любая длительность – лишь переживание собственного опыта.
Время оказывается одновременно пережито и высказано, что придает ему особое качество. Мы видим не просто сцену, а запись этой сцены – и различные каноны изображения представляют собой попытку справиться с парадоксом такого времени, наподобие того, как утверждение канонов грамматики должно было помочь справиться с тем парадоксом, что ни один текст полностью не «показывает» происходящее, но только конструирует его. Чтобы не объявить все тексты некачественными, нужно было ввести правила грамотности как правила созерцания; так же и каноны, прориси, были введены как способ не выбраковывать изображение из-за разрыва между напряжением созерцания в нем самом и неизбежной рассеянностью любого эстетического опыта.
Русский авангард, настаивающий на спонтанности в том числе грамматических решений (неисправление опечаток и т. д.) как раз стремился доказать, что эстетический опыт тоже может протекать в этом качественно ином времени.
В манифесте, открывающем Садок судей – II (1913), говорится:
Гласные мы понимаем как время и пространство (характер устремления), согласные – краска, звук, запах.
Оказывается,