по клавишам, что готов был играть сутки напролет. Ева не возражала – музыка ее успокаивала. Кока продолжало лихорадить, и доктор, пришедший его навестить, делая перевязку, постоянно хмурился и качал головой. Рана ему не нравилась. Образовавшийся некроз настораживал, и лекарь полагал, что без повторной операции не обойтись. Уходя, доктор предупредил, что, если нагноение не прекратится в ближайшие пару дней, больного придется вернуть в госпиталь.
Однако через два дня Висмуту стало заметно лучше. Жар все еще мучил его, но кок нашел в себе силы самостоятельно сесть. Держать ложку он пока не мог, и Ева кормила его, как маленького ребенка.
– Ты совсем не улыбаешься, – слабо сказал Висмут, – а раньше была улыбчивая.
– Как-то не хочется мне улыбаться, Вис, – ответила Ева. – Ты ешь, а то совсем похудел.
– Ты тоже.
– Что?
– Похоже, ты тоже совсем не ешь, – заметил кок. – Похудела…
Глядя на нее, Висмут испытывал двоякое чувство: он был счастлив оттого, что она рядом, но при этом сердце щемило от ее вида, взгляда и настроения. Ни следа той трогательной наивности, которую он заприметил при знакомстве. Взгляд Евы стал пронзительным, словно осколки льдинок, и тяжелым, а сама она все больше молчала, замыкаясь в себе. Если раньше она охотно поддерживала беседу, то теперь отвечала односложно и кратко, и даже когда вечерами Стром рассказывал забавные истории, дабы отвлечь кока, Ева задумчиво глядела в окно, все больше погружаясь в собственные мысли. Висмуту казалось, что он впервые увидел призрака – Ева физически находилась с ними, но при этом будто не жила.
Днем, когда Висмут спал, она читала записи лорда, но ничего полезного в них для себя до сих пор не обнаружила. Все, о чем писал Мориус, она и так уже знала. Судя по заметкам доктора, он успел все-таки съездить в Гланбери, где познакомился с травницей Мэв. Ведьма, наверное, расстроится, когда узнает о гибели ученика. Судя по тому, сколько семян она дала ему в дорогу, лорд ей очень понравился. Кульки с семенами Стром нашел в усадьбе при уборке и привез их Еве, помня о том, что та когда-то хотела стать травницей, однако она оказалась безразлична к бесценным запасам и убрала их с глаз долой, чтобы не мешали.
Цветы слепоты, растущие во дворе, Ева срезала и разложила сушиться на чердаке. Она не знала, понадобятся ли они ей, но, прочитав записи лорда, поняла, что будут нужны Строму для изготовления лекарства. Поэтому решила сохранить драгоценные стебли.
Состояние Висмута улучшалось, и доктор разрешил друзьям перевязывать раненого самостоятельно, а сам навещал его теперь через день.
– Скоро ты совсем поправишься, – сказала Ева, промывая рану.
Висмут уже сам вставал и ел, но высокая температура еще держалась, хотя кок уже начинал к ней привыкать. Пока Ева наносила целебную мазь, Висмут внимательно наблюдал за ней. Он больше не пытался ее поцеловать или вообще как-то продемонстрировать свое к ней отношение. Движения Евы были аккуратными, бережными и почти не причиняли Висмуту боли, когда она перевязывала его. Ему было