потому что от него человек ещё может освободиться и стать другим, а от осознания того, что ты причинил столько горя людям, ты уже никогда не сможешь освободиться.
Тогда религия только начинала входить в моду, и в стране было полно церквей и храмов, искалеченных в годы богоборчества, а денег на их восстановление не было. Горнист давал деньги, думая, что это хоть как-то зачтётся ему при встрече с Всевышним. Он был верующим «на всякий случай» в общепринятого церковного Бога, который создал человека. Но теперь человек сам создаёт своих богов, подлаживая их под свои нужды, наделяя их желаемыми ему чертами, чтобы было удобно в них верить.
Один раз Горниста видели на станции среди каких-то бомжей из Вологодской области, которые ехали с «заработков» из Петербурга. Его люди взяли с них оброк. Горнист, будучи под сильным кайфом, стал рассказывать этим оборванцам о царе Соломоне, который к концу жизни пришёл к мысли о тщете и суетности человеческой жизни.
– «Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё – суета и томление духа! – с артистизмом цитировал Горнист Книгу Екклезиаста, фланируя взад и вперёд в дорогом пальто нараспашку, чтобы из-под него всем был виден щеголевато заткнутый за кожаный ремень брюк чёрный пистолет. – Видел я также, что всякий труд и всякий успех в делах производят взаимную между людьми зависть… Я предпринял большие дела: построил себе дома, насадил себе виноградники, приобрёл себе слуг и служанок. Собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей, завёл у себя певцов и певиц. Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им. И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот всё – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!». Но не приобрёл я соломоновой мудрости. Не дал Бог мне мудрости, потому что «во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь».
Люди смотрели на то плачущего, то хохочущего главаря банды и поёживались, размышляя: придуривается он или вправду так страдает.
В райцентре была только одна действующая церковь, и её настоятель страдальчески морщился, когда Горнист в энный раз приезжал венчаться. Отказать ему означало приговорить себя к смерти. Иногда его видели в церкви совершенно невменяемого, когда он долго беседовал о чём-то со священником и «плакался горько». Его банда вообще чуть ли не в полном составе посещала все службы. Некоторые даже ходили на исповедь, после которой у священника начиналась лихорадка, потому что он не знал, можно ли по человеческим меркам отпускать такие грехи, о каких ему довелось узнать, а люди Горниста ехали на новые дела. Привыкшие ко всему люди часто могли наблюдать сцены, когда к церкви подъезжала машина, из неё выскакивали крепкие бритоголовые мальчишки из банды Горниста и обращались с просьбой к попу:
– Благословите, батюшка, на важное дело.
Священник смущённо благословлял ребят и начинал мучительно думать, что