в руках, бесконечные кованые оградки, мраморные урны с мраморными же голубками, семейные склепы. Всё – заросшее густой травой, и тем страшнее было замечать в зарослях сидящие перед склепом или склонившиеся у креста скульптурные фигуры плакальщиц, в складках своих каменных покрывал. Как я теперь понимаю, эти статуи были типовые и входили в похоронную культуру прежней старой России. Мне же, наивному советскому ребенку, они казались чужими и зловещими, и потому врезались в память.
Позже, в 70е годы, старинный мрамор был вывезен с кладбища и якобы продан в Армению. Сейчас ограбленный дореволюционный погост выглядит бедным и заброшенным.
Понятно, что мама очень любила тот Краснодар. И сейчас, когда он превратился в переполненный мегаполис, ещё есть немногие старые уголки, в которых чувствуешь уют, душевность, обжитость. А тогда микрорайоны, растащившие наш город далеко в поля, были – фруктовыми садами, ореховыми лесополосами, клубничными полями. Тенистые малоэтажные улицы оставались домашними, с многочисленными приметами старины, тихими и живописными. Мой путь в детский сад пролегал через 2—3 квартала по ул. Седина и Комсомольской. В особняках ещё сохранялись на своих местах входные массивные двери с чудесными литыми ручками. Я наизусть знала последовательность дверных ручек, проплывающих мимо на уровне моего носа: вот изогнутая ручка с головой косматого льва, за ним на этом же квартале будет оскаленная морда сатира на верхушке ручки («чёртик» по моему мнению), потом огромная деревянная ручка с медными шарами на концах («мячики») и т. д. Для меня старые кварталы навсегда останутся фоном моего детства. И я тоже люблю то немногое, что осталось от прежнего уютного города.
Конечно, семейные рассказы не текли благостной бесконечной рекой. Между бабушкой и мамой случались ссоры. У Лоры появилась своя семья, она жила отдельно. Меня занимали мои подростковые дела. Но всё же рассказы о прошлом я помнила и любила. Однажды, лет в 15 -16, я решила записать воспоминания бабушки, относящиеся к самым дальним годам, концу 19 – началу 20го веков. Пришло понимание их ценности. Несколько дней я приходила, садилась возле ослепшей бабушки и наводящими вопросами старалась соединить все факты вместе. Кто родители, как жили, где и т. п. Все тут же писала в тетрадку и зачитывала бабушке, чтобы проверить правильность. Она оживилась, стала вспоминать платья, разные бытовые подробности. Я всё записывала, потому что это была совсем другая, незнакомая и невозвратная жизнь. Записей набралось приблизительно на 20 листочков.
Не помню, почему это прервалось. Может – настроение изменилось, может учеба отвлекла… Прошло ещё несколько лет. В декабре 1974 – январе 1975 гг. я проходила преддипломную практику на вычислительном центре Завода измерительных приборов (ЗИП). Как практикантка, я имела право на неполный рабочий день и возвращалась домой рано. Друзья разъехались на практику в другие города,