они с бабушкой вскормили, вырастили, ничего не воровали, не обманывали. Одна вина, получается, была у них, что не жили в нищете, как их сосед, лентяй и пустой человечишка. Он, кстати, и написал на них писульку, когда НКВД им жизнь ломало. А они его, его семью столько раз от голодной смерти спасали…
Ты говоришь, глупо говорить о реабилитации? А глянь, покумекай бабьей головой, с Кавказа сколько народа согнали в Сибирь и Казахстан, и все они требуют реабилитации. Почему же нам Горбачеву не написать насчет сибиряков – здесь каждый второй потомок раскулаченных или не за грош осужденных…
– Вы мне не тыкайте! Глаза разуйте, – женщина перешла на настоящий визг, – да это бандит на бандите! Я с этими чеченами-ингушами работала не один год. Они нас ненавидят, вам говорю! Гитлера сидели и ждали, вот и сослали их в Сибирь. Им все на блюдечке подали, а они это блюдечко вдрызг разбили. Неисправимый народ.
– Дура ты, – ее попутчик побледнел и говорил тихо, недобро глядя на замершую истеричку: – Дура и дрянь. Я в архивах работал, куда ни одного кавказца не пустят. Искал про своего деда, Николая Андреевича Несмеянова, материалы. Хотел понять, за что, да и как можно было так, без совести и человеческого духа, убивать и калечить людей. Они, эти подонки, вонючие сталинисты, они ведь своих соотечественников убивали. Они своих соседей, однокашников, родных и близких, тех, кто им доверил жизнь, вероломно убивали.
Я в архивах нашел десятки имен ингушей и чеченцев, о которых ты кричишь, а они во время войны с Гитлером награждались советскими орденами за подвиги, героями были. А такие дуры, как ты, сегодня лгут с пеной у рта, чтобы свою ложь спасти. Дура ты конченная.
– А-а! За оскорбления ответишь, – женщина вновь перешла на истошный крик, – историю не перепишешь. Мало вас раскулачивали и в Сибирь ссылали, мало депортировали. Надо было навсегда за Колыму загнать и чтобы потомства у вас не было. Я с тобой не буду говорить, не буду кушать. Лучше подавиться.
Она замолчала, отирая со лба пот, и зло смотрела на пролетающий за окном однообразный пейзаж. Внимательно слушавшие ее соседи по плацкартному вагону тихо перешептывались, а затем живо принялись за еду. В поезде, какие бы истории ни услышал человек, почему-то очень хочется поесть.
Внук кулака демонстративно достал из большого портфеля сверток и, развернув снедь, начал с аппетитом ее поглощать. Он аккуратно разбивал скорлупу вареных яиц, тщательно пережевывал бутерброд с сыром и хрустел соленым огурчиком.
На верхней полке проснулся студент, который после недолгих приглашений быстро спустился вниз, чтобы поужинать. Он достал большие лепешки, куски соленого вареного мяса, картофеля, домашней колбасы, затем и домашнюю халву – к чаю.
– Я вас прошу, – он обратился к женщине и мужчине, – пожалуйста, отведайте, это очень вкусно, это моя мама готовила. Пожалуйста, не стесняйтесь.
– Нет, спасибо, уже сыта, – женщина отвечала тихим уставшим голосом.
– Никаких