готовиться ко сну.
Доев все, что было в тарелке, он отнес её на кухню, вымыл, и поставил на место. Выйдя в коридор, он достал из куртки пачку сигарет, и, придя к себе в комнату открыл окно, и закурил зажигалкой, лежавшей у окна на подоконнике. Пепел падал навстречу зимним сугробам, пролетая мимо чужих, уже тёмных окон. Дым и запах табака обвили его, уже успевшую чуток охладиться голову. Внося в своим организм никотин, перемешанный со смолой, и другой дрянью, он чувствовал легкое успокоение от всего, что преследовало его. Докурив, он сбросил жалкий окурок с окна и, закрыв его, пошёл чистить зубы, а затем и ложиться спать.
Удобно устроившись, он, накрывшись полотном, скрывающим от холода, недолго просто лежа в постели, он уснул.
Глава 4. Знакомство.
Звук сирены пронзил утреннюю тишину, от чего Олег открыл глаза и с недовольным лицом поднялся и подошёл к окну. Снаружи стояла карета скорой помощи, к которой бежала пара врачей, и ещё пара человек, которые несли носилки, на которых лежал мужчина, лет сорока, с тёмными волосами, недельной щетиной и брюхом, размером с три головы Сепирова. На нем была одета домашняя черная футболка и синие спортивки, которые очень странно смотрелись в сочетании с его фигурой, а ноги его были босы. Одну из его пухлых рук сжимала какая-то женщина в длинном жёлтом домашнем халате, который в моде был, наверное, в годах эдак восьмидесятых. Её короткие, но растрёпанные рыжие волосы скрывали от взоров с окон ее лица, но всем было ясно по трясущейся её руке, сжимающей руку не то мужа, не то брата, не то кого-то ещё, как ценен ей этот мужчина, умирающий почти у неё на руках. Он сам почти не двигался, а кожа его была бледна. Пар изо рта его выходил очень редко, неравномерно и коротко. Голова его смотрела в небо, и, пусть с высоты девятого этажа это было плохо видно, герою показалось, что взгляд того мужчины уже не устремлён вверх, а не видит он ничего, кроме всем известного "света в конце тоннеля". Он, как казалось, уже принял то, что скоро случится, что скоро все вокруг него перестанет быть его миром. Что скоро его близкие вынуждены будут стоять и горевать у него на похоронах. И не было в его глазах боли, или сожаления. В них было только облегчение, радость тому самому концу, которого все так боятся. Ни страх сковал его тело, или боль – а надежда на то, что вот-вот он станет по-настоящему свободным и счастливым. Вдруг, на лице его появилась совсем лёгкая улыбка. В ней была та самая радость, недоступная человеку, живущему в этом запертом мире. Та радость, которую никогда не смог бы испытать такой человек, как Олег Сепиров, домосед без друзей, идей, желаний и надежд, очищенный от всего того, что мешает человеку жить реальным миром, а не абстрактным, придуманным. Руки его разжались и явно ослабели по его воле, будто он сам решил отпустить то, что происходило вокруг него, и отправиться в другой, далёкий, неизвестный, но, как верил умирающий, безусловно прекрасный, дивный, новый мир.
Носилки довезли до кареты, но даже врачам, казалось, уже стало понятно, что мужчина уже не сможет вернуться сюда, сколько бы они не работали. Они втащили носилки внутрь, женщина вскочила внутрь и машина, резко закрыв дверь, уехала туда, откуда, наверное, мужчина