ж мать! Куда уходим-то? Что я могу ей предложить? Что я несу вообще?
Руки тряслись, в уголках глаз закипали слёзы, горло перехватило жёсткой рукой, и воздух с трудом проходил в лёгкие.
Я одна, никто меня не ждал. От отчаяния хотелось взвыть, однако, я всё же, каким-то чудом, держалась.
– Уходишь ты, – отчеканила Полина, решительно вставая с пола, для пущей убедительности указывая на дверь. – Вон из моего дома! Из нашего с Тимофеем дома. Да, милая сестрица, я вышла замуж и счастлива, и не позволю это счастье разрушить ни тебе, ни кому-то ещё.
– Вот это ты называешь счастьем? – указала на человеческие тела, начинающие шевелиться, протирать пьяные глаза и прислушиваться к нашему разговору. – Счастье валяться на полу в компании пьяниц, среди пустых бутылок и грязной посуды? Счастье быть необразованной дурой? Счастье со временем спиться?
– Счастье, жить вдали от тебя, не видеть твою кислую морду и не слышать твоих нравоучений! – рявкнула Полина.
Капельки её ядовитой слюны упали мне на щеку.
Окружающая нас синева ожила окончательно. Стоны, отрыжка, покашливание, бормотание.
– Идём-ка, поговорим, – хрипло раздалось за спиной, а на плечо легла чья-то влажная ладонь.
Тимофей потянул меня из комнаты на небольшую, неопрятную кухоньку с закопчённым потолком, прокуренным воздухом, и горами грязной посуды, громоздящимися как в раковине, так и на столе.
Парень поставил чайник, указал на табуретку, сам уселся напротив.
Худой, с фингалом под левым глазом, трёхдневной щетиной, в нестираной майке и приспущенных, пузырящихся спортивных штанах. Принц, да и только!
Пока закипал чайник, мы оба молчали, внимательно рассматривая друг друга. За стеной раздавался смех Полины, колючий, неприятный, нарочитый. Словно этим смехом она доказывала мне, насколько ей хорошо без меня, насколько весело. Гудел холодильник, в туалете кого-то мерзко рвало.
Наконец, когда чайник всё-таки завизжал, Тимофей лениво поднялся, выставил на стол две грязные кружки, кинул в них по чайному пакетику, залил кипятком. Одну кружку придвинул мне, в другую вцепился сам.
– У нас с Полиной семья, – изрёк он, стараясь прожечь меня взглядом. – И я, от всей души советую тебе начать жить своей жизнью. Не мешай нам, не лезь, по-хорошему тебя прошу.
– Семья? – постаралась, как можно гуще приправить это слово сарказмом. – И что ты можешь дать моей сестре, муженёк? Грязь? Друзей-алкоголиков? Себя вот такого красивого?
Лицо Тимоши перекосилось, глаза полыхнули яростью, босая ступня, с давно нестриженными ногтями, обутая в резиновый шлёпанец, топнула по полу. Думала, что сейчас он вскочит и влепит оплеуху, однако, парень взял себя в руки, растянул разбитые губы в кривой ухмылке и произнёс:
– Да если бы твоя сестра вдруг нашла себе принца на белом коне, ты бы всё равно вставляла палки в колёса. Ведь так? Главное – удержать её около себя, вдвоём жить, вдвоём плакать, вдвоём болеть. И плевать, что Полька этого не хочет, можно ведь поныть,