ее тело так, как этого хотелось.
– Паша…
– Да?
– А «фотостудия»?
– Ликвидируем заодно, – наугад ляпнул он.
Но, похоже, угодил в точку – Катя лишь потерлась щекой о его плечо, удовлетворенно вздохнула. Еще и «фотостудия», надо же. Положительно, так и тянет потолковать с Пашкой по-мужски…
– Паш…
– Да?
– Ты извини, что я так уж расхрабрилась и обнаглела…
– Брось. Сегодня такой вечер – исполнение твоих желаний. Я серьезно.
– Может, поговоришь тогда с Митькой?
– С Елагиным?
– Ну, а с кем же.
– А что он?
– По-моему, он что-то такое возомнил. После «Палача». Норовит все прикоснуться, как бы нечаянно, руку положить… и, что самое тягостное, почему-то непременно на публике. Как бы не начали болтать глупости. В самом деле, Паша, почему-то это на него находит именно в присутствии посторонних глаз. Я его никогда не считала сдвинутым, но это вовсе не мои фантазии, он становится навязчивым…
– Мозги легонько поплыли у мальчишечки, – поразмыслив, сказал Петр. – Сколько раз он у нас палача-то изображал?
– Четыре. И в последний раз очень уж вжился в образ…
«Сукины вы дети, – подумал Петр, – и Митя, и Пашка. Это что же получается? Отталкиваясь от того, чему был свидетелем, от «Колючей проволоки», не так уж трудно догадаться, что представляет собой «Палач». Из той же оперы, мягко говоря. Пашка, но это уже за гранью… Это извращением попахивает, Паша».
– Поговорю, – заверил он, – сумею объяснить, что игры кончились. Э, нет! – он решительно отстранил ее ладонь, только что совершившую весьма даже игривые поползновения.
– Паша, – лукаво прошептала она. – А ведь крепнет содружество трудящихся, я успела почувствовать… Угум?
– Нет, – сказал он, сделав над собой героическое усилие. – Что-то там и впрямь крепнет, но у меня есть стойкие подозрения, что вы, Екатерина, хотите меня вульгарно отблагодарить. За изменения в грядущей жизни. А голая благодарность мне не нужна, уж извини изысканную натуру…
– И голая супруга тебе не нужна? – поинтересовалась она уже совершенно спокойным, завлекающим голосом.
– Сказал же, не нужно мне благодарностев, – фыркнул он. – При других обстоятельствах, когда все будет естественно и не отягощено комплексом благодарности… Милости просим.
– Ловлю на слове, Павел Иванович… – дразнящим шепотом сообщила она на ухо.
… Когда Петр направлялся в супружескую спальню в двенадцатом часу ночи, он уже чувствовал себя не то что спокойно, а где-то даже уютно. Некий рубеж был пройден, взято некое препятствие. Он больше не боялся жить с Катей под одной крышей и спать в одной постели. Он был уверен в себе, бодр и весел.
Бультерьер Реджи ворохнулся в своем закутке, сонно заворчал.
Остановившись совсем рядом, Петр негромко и весело произнес:
– Помолчи, мышь белая, не запугаешь…
Пес, как ни удивительно, заткнулся.