какого-нибудь великого китайского учёного для воспитания их престолонаследника. Таким человеком стал писец по имени Вани, про которого говорили, что «не было ни одной книги, которой бы он не постиг», но тут важна не столько личность воспитателя, сколько само это событие.
С этого момента японское государство официально признаёт культурное господство Китая и начинается период заимствования и учёбы у китайской цивилизации, когда в Японию попадут письменность, религия, архитектура и многие другие достижения этой древней культуры. Это культурное донорство и уникальная возможность реализации чужих идей в собственных условиях позволят японцам в один момент сравняться с их материковыми соседями.
Вместе с этим всё отчётливее и крепче устанавливается верховная власть: конкурирующие между собой кланы постепенно начинают понимать, что нужно консолидироваться, чтобы стать сильнее. А чтобы консолидироваться, неизбежно нужно признать кого-то самым главным и покориться ему; и более того – чем раньше закрепить своё место в этой всё отчётливее формирующейся системе, тем больше политических дивидендов это может в будущем принести. Разумеется, это была идея государства на самом зачаточном уровне, но где-то здесь и зарождается концепция «Японии» как страны, которую мы знаем сегодня.
Этот период колоссальных политических изменений в японской историографии называется Кофун. И назван он так в честь курганов, в которых хоронили императоров, вождей племён и других важных людей.
Даты смены периода Яёй на период Кофун весьма условны и расплывчаты, но принято полагать, что граница проходит приблизительно в IV столетии. Впрочем, в случае со столь древними эпохами это можно считать условностью, важной скорее для того, чтобы хоть как-то объяснять и систематизировать естественный и неделимый исторический процесс.
Любопытный читатель, возможно, обратит внимание на название этого исторического периода. Это может показаться немного странным: период политического формирования страны, когда в Японии устанавливается подобие верховной власти, когда происходят активные контакты с материком и впервые начинают проявляться необычность и самобытность японской культуры, получает название в честь могильных курганов. В связи с этим не может не вспомниться Лафкадио Хёрн с его важной и немного загадочной мыслью о том, что «во всех отношениях мёртвые значительно больше, чем живые, были правителями этой страны и сформировали её судьбу».
Разумеется, Япония не является единственной страной, где исторический период впоследствии назван в честь могильных захоронений, но, если знать, как эти кофуны выглядели и строились, становится понятно: курганы появляются в названии эпохи совершенно неслучайно. Во-первых, они являются свидетельством несомненного развития культуры и появления религиозного сознания: идея почитания загробной жизни и благоговейное трепетное уважение к умершим – это то, с чего начинается зрелая религия. Во-вторых, они доказывают существование