станет плохо? – Из-за маски его голос звучал приглушенно.
– Да, – решила я ему помочь. – Когда я приплыла на остров.
– Отлично, – односложно ответил он. Кажется, он такой же немногословный, как и я. Как же тогда он собирается меня успокаивать? Я снова вспомнила, что рядом с папой каждый человек чувствовал себя важным и услышанным.
Я уже не помню, сколько ночей отец сидел у моей постели после одного неудачного дня в школе. Я пожаловалась ему на детей, которые меня обзывали и говорили, что на мне отметина мертвых, потому что мои родители работают на Палиндромене, тогда как почти все другие родители работали на затонувших объектах – мореходами или рыболовами. В каком-то году мои одноклассники распустили слух о том, что я родилась в резервуаре и являюсь плодом одного неудачного научного эксперимента.
Папа сказал, что они высмеивают то, чего не понимают, и людей, непохожих на них. Особенных. Что они нападают от страха. Он называл меня своей огненной рыбкой, освещающей самые темные воды. Сейчас он вряд ли бы это сказал.
Я прогнала воспоминания и сосредоточилась на Рэйлане.
– За нами находится зал оживления, – он указал на дверь за моей спиной. – Здесь твоя сестра будет находиться сутки после воскрешения.
Я бы хотела хоть на мгновение увидеть папу, чтобы сказать, как сильно я его люблю. Но Элизия отняла у меня эту возможность.
– Я уже это проходил, – сказал он, показывая вокруг себя. – И знаю, как это непросто.
– Ты тоже кого-то потерял? – спросила я и заметила, как его лицо исказилось от боли. Неужели на Палиндромене требуют, чтобы смотрители сами прошли процедуру оживления со своими близкими? Наверное, это помогает им почувствовать сострадание к клиентам. Возможно, он на собственном опыте понял, что горе накладывает отпечаток на каждое пробуждение, и после благословенных часов сна, когда ты наконец забываешь обо всем, оно делает часы бодрствования невыносимыми.
Неужели папа тоже прошел эту процедуру с кем-то из своих близких, будучи смотрителем? Он никогда не говорил об этом, а его родители и старшая сестра умерли от соли в легких и не могли быть оживлены.
Рэйлан кивнул.
– Эта процедура позволила мне провести еще немного времени с моим другом.
Я увидела, а точнее, почувствовала печаль в его голосе.
– Ты был рад снова его увидеть?
Из его груди вырвался тяжелый вздох, задержавшийся в маске.
– Да.
Звучало не слишком убедительно.
Он дрожащими пальцами поправил бандану, как будто нервничал.
– Сколько оживлений ты провел? – спросила я. Он вел себя так, будто ему предстояло прожить эти двадцать четыре часа. Хотя, с другой стороны, возможно, это я так на него действовала. Ведь только папа считал меня огненной рыбкой, а остальные говорили, что я слишком пристально смотрю в глаза или, напротив, слишком быстро отвожу взгляд. Дети считали меня странной из-за того, что я была тихой, серьезной и спокойной. Они не понимали, что у меня на уме и полагали, что я замышляю недоброе.
Они часто