Марина ни в чем не виновата. Ей было трудно, я поддержал.
– Трудно? Ей было трудно? В чем тебе, сука, моя бывшая любимая девушка, было трудно? Верить в меня? Сказать правду, что все кончено, что ты меня бросаешь именно тогда, когда я нуждался в поддержке? Что мать твою из этого было трудно произнести!
Выкрикиваю слова ей в лицо, самого снова кроет от гнева и ненависти.
Смотрю на Марину и не понимаю, как мог ошибаться в ней? Как мог так слепо любить и верить этим красивым глазам? Что тогда, в то время, происходило со мной, что я как одержимый, как завороженный слепо следовал за ней?
– Я ведь любил тебя, любил как безумный, одно твое слово, и я был готов кинуть под ноги целый мир. Все что угодно, построил дом, купил кольца, я душу был готов продать дьяволу ради тебя одной.
Во рту горечь, слова даются с трудом, это каждое из них правда.
Вижу, как ее голубые глаза наполняются слезами, как соленая влага тонкими дорожками стекает по щекам, но это меня уже не трогает. Марина изменилась, даже внешне, нет той чистой красоты и невинности, что была раньше.
Отчетливо видно, что грудь стала больше на несколько размеров. Она даже не пытается прикрыться, вырез халата разошелся, видно черное кружево белья, что облегает полушария. Губы стали больше, ресницы – неестественно длинными и густыми, а светлые волосы – короче.
Она сейчас похожа на куклу. Дорогую игрушку, что слепила из себя в угоду моде или своему мужику. Короткий шелковой халат, накачанные титьки и губы, длинные красные ногти. На пальце обручальное кольцо, мне становится смешно, а еще противно.
– Данил, Данил, прости меня, я… я так запуталась. Я совсем… это все так неожиданно… Слава помог, мне было так трудно после… всего, что случилось.
– Закрой свой поганый рот, не хочу тебя слушать, – грубо прерываю потоки ее несвязной речи.
– Данил, давай просто сядем и поговорим, разберемся как цивилизованные люди, я помогу всем, чем могу, – Минаев перебивает.
– Чем ты мне поможешь? Тем, что вернешь семь лет, которые я отсидел за убийство, которое не совершал? Или расскажешь сказку, как вы утешали друг друга, как вам было тяжело здесь?
Кричу, переполненный гневом и ненавистью к этим людям, хочется ломать и крушить все, что попадется под руку. Они так ничего и не поняли, они все притворяются и делают вид, что ничего не случилось.
Марина, прижавшись к стене, глотала слезы, глаза полны ужаса, страха, а еще некого восхищения. Минаев не мог вставить и слово, а я продолжал обливать их дерьмом, в которое он меня втянул.
Надо было выговориться, не копить все в себе, выплеснуть эмоции. А лучше разбить обоим черепа об этот красивый мраморный пол.
– Марина, что происходит?
На произнесенный вопрос обернулись все.
У открытой входной двери стояла девушка. Она сделала несколько шагов, сжимая в руках бутылку воды, вынимая наушники из ушей, складывая их в небольшую сумочку, что висит на талии.
Облегающие лосины, майка, легкая ветровка и яркие красные кроссовки. Длинные волосы собраны в высокий хвост, на щеках румянец. Она облизывает губы и вопросительно смотрит на всех