Вор. Максим Горький

ельные речи торговца, поочерёдно то ковыряли пальцами замок кошелька, то, подняв его к носу, рассматривали на свет, потом клали его на лоток и твёрдо говорили:

      – Сорок копеек!

      Они как-то копировали друг друга – один до подробностей повторял движения другого и все его ужимки. Торговец с негодованием говорил им:

      – Сорок? Э-эх вы! Да он мне самому стоит шесть гривен! Ну погоди, – удерживал он их, – пятьдесят пять – желаете?

      – Сорок копеек! – монотонно повторяли покупатели. И снова начинался торг.

      Но как ни занят был торговец – высокий рыжий человек, с плутоватыми глазами и с цепкими пальцами в густой шерсти на суставах, – он одним глазом упорно следил за всеми движениями мальчика. Около лотка, следя за торгом, стояло, кроме парней, ещё человека три, и мальчик, вертясь меж ними, тоже следил за продавцом. Он был босой, в грязной и рваной рубашке, без пояса, в штанах, которые когда-то были плисовыми, а теперь казались сшитыми из мешка, на его рябом, загорелом и чумазом лице сверкали исподлобья серые, бойкие глазёнки, и блеск их был жаден…

      – Ну, ин сорок пять! – решительно махнув рукой, сказал один из покупателей.

      – Сорок пять! – как эхо повторил его товарищ, и оба они с ожиданием в глазах уставились на продавца. Тот криво усмехнулся и жалобно заговорил:

      – Ребята, али мне в убыток торговать? Чай, я тоже ем, пью, жену, детей имею, – должен я копейку нажить, али нет?

      – Как хошь! – сказали покупатели и двинулись прочь от лотка. За ними пошли и зрители.

      Воспользовавшись этим движением, мальчишка согнулся, нырнул между двумя парнями, моментально вытянул вперёд руку, схватил с лотка кусок мыла и… опрокинулся назад, на землю.