чтобы передохнуть. – И как ты только решился бросить мне вызов? Это и есть твои великие знания о мире?
Йоукахайнен бросил на его гневный взгляд и вновь запел:
– Из горы вода явилась
А огонь упал к нам с неба
Сосны – первое жилище
Камни – первая посуда!
Старый Вяйнемейнен лишь зевнул.
– Уже высказал всю глупость, или что-то приберег напоследок?
Похъелец, вконец обозлившись, запел:
– Помню древность я седую
Как вспахал тогда я море!
Распростер я вширь озера
Горы выдвинул я сверху!
Тут уж настало время гневаться Вяйнемейнену.
– Умолкни, негодный лжец! – воскликнул он. – Не было там тебя, когда создавались моря и поднимались к небесам горы!
Оборвалось пение, нестройно простонали струны.
– Как смеешь ты называть меня лжецом? – воскликнул похъелец, перекосившись от злости. – А ну, берись за оружие! Давай-ка померимся, чей меч острее! Ответишь мне кровью за хулу!
– Не дошла еще пора до железа, – качнул головой старый Вяйнемейнен.
– Боишься честной схватки? – вскинулся Йоукахайнен. – Дрожат стариковские руки, трясутся поджилки? Если трусишь быть мужчиной, слово мое обратит тебя в грязную свинью!
Словно зимняя буря, стал мрачен Вяйнемейнен.
– Слово лечит лучше снадобья, ранит не хуже меча. Не бросайся словами, юнец. Ты уже пропел – теперь мой черед.
Он достал свое кантеле и запел. От этой песни солнце, заслушавшись, раздвинуло серую пелену туч, и снег растаял, обратив промерзшую землю в непролазное болото. Проснувшиеся озера заходили ходуном, вздыбились волнами, ощетинились обломками льдин. Как ни силился Йоукахайнен расслышать, понять и запомнить слова, ничего у него не выходило – лишь гул стоял в голове. Ибо то была волшебная песня-руна, которую могли понять лишь великие чародеи и боги.
И вдруг он почувствовал, как погружается в трясину – по колени, по пояс, по грудь. По самое горло уже подступила болотная жижа!
– Не губи меня! – взмолился похъелец, перепугавшись. – Оберни свое заклятие! Дам я тебе своих коней, сколько хочешь отсыплю серебра и золота!
Рассмеялся песнопевец.
– Зачем мне твои кони? Зачем золото? У меня своего добра довольно.
– Пощади, – рыдал Йоукахайнен, выплевывая тину. – Отдам я за тебя мою сестру, прекрасную Айно!
Рассмеялся тут Вяйнемейнен и перестал играть на кантеле.
– Женитьба – дело хорошее, – ответил он. – Стало быть, теперь мы станем родней. В гости к тебе наезжать буду, за столом твоим потчеваться…
Горько заплакал Йоукахайнен, но сказанное обратно не воротишь. Сел вековечный песнопевец на камень и запел руны, поворотившие и само время вспять. Снова вскипели волны, а молодой похъелец оказался на твердой земле. Тут же повалил снег, и озера покрылись льдом, и трава ушла под землю, и и листья спрятались до урочного часа.
– Отправляйся