дает победа. И жажду одиночества. Ты меня понимаешь?
– Конечно, понимаю, Цири. Ты – моя дочь, ты – ведьмачка. Ты поступишь так, как должна поступить. Но одно я обязан тебе сказать. Одно. Ты не убежишь, хоть все время будешь убегать.
– Знаю. – Она прижалась крепче. – Я все еще надеюсь, что когда-нибудь… Если я подожду, если наберусь терпения, то и для меня когда-нибудь настанет такой прекрасный день… Такой прекрасный день… Хотя…
– Что, Цири?
– Я никогда не была красивой. А с этим шрамом…
– Цири, – не дал он ей досказать. – Ты самая прекрасная девушка в мире. Конечно, после Йен.
– Ох, Геральт…
– Если не веришь, спроси Лютика.
– Ох, Геральт.
– Куда?..
– На юг, – прервала она, отворачиваясь. – Страна еще дымит там после войны, идет восстановление, люди бьются за выживание. Им необходима защита и охрана. Я пригожусь. И еще есть пустыня Корат… есть еще Нильфгаард. Там у меня свои счеты. Там еще надо кое-что подравнять, гвихиру и мне…
Она замолчала, лицо стало жестким, зеленые глаза сузились, губы искривила злая гримаса. «Помню, – подумал Геральт. – Помню». Да. Это было тогда, на скользких от крови ступенях замка Рыс-Рун, когда они дрались плечом к плечу, он и она. Волк и Кошка, две машины для убийства, нечеловечески быстрые и нечеловечески жестокие, доведенные до крайности, разъяренные, прижатые к стене. Да, тогда нильфгаардцы, смятые ужасом, отступили, преследуемые сверком и свистом их клинков, а они медленно пошли вниз, вниз по ступеням замка Рыс-Рун, скользким от крови. Пошли, поддерживая друг друга, связанные, а перед ними двигалась смерть, смерть, воплотившаяся в два блестящих лезвия мечей. Холодный, спокойный Волк и сумасшедшая Кошка. Просверк мечей, крик, кровь, смерть… Да, это было тогда… Тогда.
Цири снова откинула волосы, и, скрытая раньше пепельными прядями, блеснула серебряной белизной широкая полоска у виска.
Тогда у нее поседели волосы.
– Там у меня свои счеты, – прошипела она. – За Мистле. За мою Мистле. Я отомстила за нее, но одной смерти за Мистле мало…
«Бонарт, – подумал Геральт. – Она убила его, ненавидя. Ох, Цири, Цири. Ты стоишь над пропастью, доченька. За твою Мистле мало и тысячи смертей. Берегись ненависти, Цири, она пожирает как рак».
– Береги себя, – шепнул он.
– Предпочитаю, чтобы береглись другие, – зловеще усмехнулась она. – Это гораздо важнее… По большому счету.
«Я уже никогда не увижу ее, – подумал он. – Если она уедет, я ее уже никогда не увижу».
– Увидишь, – сказала она и улыбнулась, и была это улыбка чародейки, а не ведьмачки. – Увидишь, Геральт.
Она вдруг вскочила, высокая и худощавая, как мальчишка, но ловкая, как танцорка. Одним прыжком влетела в седло.
– Йаааа, Кэльпи!!!
Из-под копыт кобылы брызнули искры, выбитые подковами.
Из-за угла стены высунулся Лютик с перевешенной через плечо лютней и двумя огромными кубками пива в руках.
– Получи и напейся, – сказал он, присаживаясь рядом. – Это поможет.
– Не знаю. Йеннифэр