пророкотал следователь Кузьмин, – на чем мы остановились?
«А ведь мозг реагирует на галлюцинации точно так же, как на реально увиденное человеком, в мозгу те же процессы идут – и при галлюцинациях, и при действительных событиях. Я это видел своими глазами на энцефалограмме, – пронеслось в голове у Филиппа. – Чистый оксюморон».
– Что-что? – полюбопытствовал Кузьмин.
«Что? Опять? Я вслух разговариваю сам с собой?»
Кузьмин снова спрашивал, как Филипп оказался на Сельскохозяйственной улице в десять вечера. Филипп в который раз отвечал, что просто гулял.
– Так и запишем, – с угрозой проговорил Кузьмин, – «гулял». Так и запишем. И возле дома пять по Весенней улице гулял, и на месте убийства – гулял.
– Послушайте, – Филипп все же потерял самообладание, – вы бы лучше местных наркоманов потрясли.
– Вам что-то известно? – насторожился Кузьмин.
– Нет, – твердо сказал Филипп.
Следователь прищурился и с минуту внимательно рассматривал доктора.
– Вы мне врете, – наконец произнес задумчиво, – только я не могу понять, зачем? Мы ведь поймали тех наркоманов, со всеми уликами на кармане взяли. Филипп Алексеевич, зачем вы мне врете?
– Поймали – и хорошо. И чудненько. Я могу идти? Какие ко мне претензии?
– За дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность согласно статье триста седьмой уголовного кодекса Российской Федерации.
– Какой смысл мне вам врать? – поежился Филипп.
– Ну, не знаю. Например, вы знали о готовившемся преступлении…
– Откуда?
– Например, вы его организатор.
– Чего?! – возмутился Филипп. – Вы с ума сошли? Я организовал двух наркоманов на убийство и грабеж?
– А откуда вы знаете, что их было двое, наркоманов? В глаза смотреть! – во всю глотку заорал Кузьмин.
Филипп даже рукой заслонился. Той, что не перевязана была. «Когда-нибудь кончится этот тяжелый день?»
– Что, день был тяжелый? – сочувственно спросил следователь.
«Избец котенку, – обреченно подумал доктор, – у меня – паранойя. Или еще хуже – шизофрения: я думаю вслух и не замечаю этого. Раздвоение сознания!»
– От следователя ничего нельзя скрыть. Я все равно докопаюсь, я упертый, упоротый даже, – Кузьмин внимательно вглядывался в Филиппа, а тот вдруг нервно задрожал и попросил воды.
– Благодарю, – зубы Филиппа стучали о край стакана.
– Ты пойми, мил человек, – ласково заговорил Кузьмин, – я ж к тебе со всей душой. Ты дочку мою спас. Представляешь, теща говорит – на секунду отвлеклась, а малая уже внизу плачет. Это все ты, ты ее спас. Вот пострадал, здоровьем рисковал. Что ж, думаешь, я тебя обижу? Да не в жисть не обижу. Но у меня рефлекс. Профессиональный! Я должен до правды докопаться. И поверь, я докопаюсь! Сопротивляться – бесполезно! А то вон, нервишки совсем расшатались у тебя. А тебе ведь еще лечить надо. Людей! Как будешь врачевать, когда самому медпомощь нужна?
Филипп чуть не плакал – так ему себя стало жалко. Он вдруг почувствовал себя одиноким-одиноким,