и полосатые шлагбаумы железнодорожных переездов мелькали, как на экране. Стук колес и свист ветра сливались в ту особую, свойственную только железной дороге симфонию, которая в одно и то же время и успокаивала, и погружала в дрему, и вызывала смутные мысли о том, что же поджидает тебя впереди.
– Удивительная страна, – осторожно начал Шулленбург, указывая на скользящий за окном вагона пейзаж, – бескрайние просторы, неисчерпаемые богатства земных недр и самый фанатичный в сегодняшнем мире народ. Следует признать, мой дорогой полковник, что в Берлине имеют весьма приблизительное представление о Советской России и ее возможностях…
– Какие возможности вы имеете в виду, уважаемый господин фон Шулленбург? – спросил Вейцель.
– Прежде всего их промышленный и военный потенциал, – ответил Шулленбург.
– Я не высокого мнения о советских вооруженных силах, – чуть быстрее, чем следовало, возразил Вейцель, сразу вспомнив свой доклад о киевских маневрах. – Что же касается их промышленного потенциала, то серия хорошо подготовленных налетов бомбардировочной авиации может без особого труда его ликвидировать.
Фон Шулленбург задумался.
– Ах, господин полковник, – произнес он после значительной паузы, – от этих русских всегда можно ожидать всяких неожиданностей. Нам, представителям цивилизованной страны, даже трудно представить себе все, на что способны эти азиаты… И, с этой точки зрения, нельзя не вспомнить Бисмарка, который, как вам известно, решительно рекомендовал Германии никогда не воевать с Россией.
– Стоит ли вспоминать о Бисмарке, когда, к счастью Германии, есть Адольф Гитлер! – торжественно произнес Вейцель, глядя прямо в глаза Шулленбургу и с удовольствием заметив, что тот несколько растерялся.
– О да! – поспешил ответить Шулленбург. – Гений нашего фюрера поистине счастье для Германии. То, что удалось фюреру за последние годы, еще сотни лет будет удивлять историков…
И, произнеся эту тираду, господин фон Шулленбург окончательно решил не говорить больше с Вейцелем на эти темы.
В Берлин они приехали утром и в тот же день явились по начальству.
Генерал Пиккенброк, как только Вей-цель вошел в его кабинет, закатил военному атташе такой скандал, что Вейцеля едва не хватил удар. Но это была только прелюдия: к концу дня Пиккенброк повел почти полумертвого Вейцеля к адмиралу Канарису. Последний был зловеще спокоен. Он молча протянул Вейцелю руку, пригласил его сесть и, по обыкновению, начал насвистывать модный опереточный мотив – господин адмирал имел отличную музыкальную память и очень этим гордился. Пиккенброк и Вейцель молчали.
– Германская разведывательная служба, – начал наконец Канарис, – разумеется, укомплектована не только гениями. Но я никогда не думал, господин полковник, что абсолютный болван, лишенный элементарной профессиональной осторожности, может подвизаться в роли нашего военного атташе, да еще