челюсть. Рот закрылся сам собой, ухмылка исчезла с лица.
– Спасибо, спасибо. Дай вам бог здоровья! – зачастила старушка. Она, похоже, все силилась вспомнить имя Жилина, а честные голубые глаза над медицинской маской светились надеждой и благодарностью.
6
За предновогоднюю неделю отношения более чем наладились. Жилин стал «Олежкой» и тем, кого «Господь послал», а старуха была теперь то «бабой Любой», то просто «Никитишной».
– С моим именем-отечеством нужно сразу старой рождаться, – повторяла она и смеялась.
Они с Жилиным вообще как-то легко нашли общий язык и теперь часто смеялись. Пока шли в магазин, пока стояли очередь в аптеке, пока следили за электронным табло в Сбербанке – благо пенсию получали оба.
И пусть старушка не слишком хорошо слышала, не все понимала, но неизменно чувствовала, когда Жилин пытался пошутить, и с готовностью хохотала. А потом принималась болтать. Разглагольствовала об отварах, которые помогут «и от контузии, и от всего», ругала врачей, Минздрав и соцработников, а еще сетовала, что «Басков уже не тот», и, конечно, то и дело поминала своего деда.
– Привет ему, – каждый раз говорил Жилин, но ответного привета так ни разу и не получил.
Старик, судя по всему, был совсем не так доверчив, как жена. Нелюдимый, желчный, подозрительный – вот каким он заочно виделся Жилину. Такой мог стать проблемой, помехой на пути к заветной цели. Причем благой цели. Ведь старухиной квартиры с лихвой бы хватило, чтобы Ирка расплатилась со всеми кредиторами – и с нынешними, и с будущими. Может, еще бы и на лечение в Израиле осталось. Но об этом Жилин думал скорее мельком. Важно было, что сказать Ирке, чем обнадежить, когда она позвонит с очередного незнакомого номера. Но обнадежить пока было нечем, и оставалось только вздрагивать, если в кармане запевал Цой.
«Белый снег, серый лед…»
– Олежка, звонка от кого-то ждешь? – участливо поинтересовалась баба Люба по дороге в магазин.
– Да нет. Так.
Конечно, он ждал. Да еще как ждал! И в супермаркете, среди снующих масочников и антимасочников, решил повысить ставки – купил старухе большую банку красной икры.
– Вот. Это вам на Новый год.
– Олежка, я не могу. Ты что?! Такие деньжищи!
– Берите, берите. Отмечать надо как следует. Особенно теперь.
– Что ж, – баба Люба смущенно спрятала банку к себе в сумку, помолчала немного, будто на что-то решаясь, а потом твердо произнесла, почти приказала: – И ты приходи.
– Куда? – Жилин притворился, что не понял.
– Как куда? К нам, на Новый год. А то что ж я, одна буду эту икру есть?
– Почему одна? С мужем. Он, кстати, не рассердится, если я приду?
– Муж объелся груш, – проворчала старуха, но тут же смягчилась. – Он у меня щас все больше жиденьким питается – кашки, кефирчики. Но от икры небось не откажется. А рассердиться… пусть только попробует. Приходи, обязательно приходи, – она кивнула в сторону кармана с мобильным и лукаво подмигнула. –