и взвизгнула от неожиданности. На переднем сиденье скалился свернутой набок челюстью человеческий череп.
А на водительском сиденье скалился лучезарной улыбкой сержант Григорьев.
– Не пугайтесь, товарищ следователь!
Нина Павловна почувствовала, что щеки горят, наливаясь пунцовым стыдом. Товарищ следователь, ага. Визжит, как глупая трусливая баба.
– Что это, Григорьев?
– Череп, Нина Павловна. Экспроприирован в качестве вещественного доказательства!
Надуваясь от гордости, сержант рассказал, что пока следователь возилась с опросом учительницы, он наскоро поспрашивал любопытную детвору, окружившую милицейскую машину, и выяснил, что Пашка и Мишка Степановы раздобыли где-то человеческий череп («Настоящий!» – восклицали первоклашки), насадили его на палку, а после пошли пугать друзей и знакомых. И конечно, добрались до школы.
Палка, второй этаж – картинка мгновенно сложилась. Нина Павловна потрогала череп. Нет, не муляж. И действительно человеческий. А вот челюсть явно не родная – больше по размерам, да и другого оттенка. К верхней части ее прикрутили обычной проволокой, так, чтобы рот можно было открывать и закрывать. Получилось жутковато.
Она перевернула череп. Дырка. Маленькая круглая дырка сзади.
Дом был небедный. Стены в коврах – не типовых советских, а плотных, набитых, пахнущих настоящим югом. Лакированный сервант с баррикадами хрусталя за мутным стеклом, цветной «Рубин», часы с кукушкой, кресло-качалка, телефонный аппарат – все говорило о том, что у хозяина жизнь, в целом, сложилась. Разве что – Нина Павловна подметила это сразу – ни на стенах, ни на столе, ни на шкафах не было фотографий. Вообще никаких.
– Садитесь, – старик подвинул стул.
Пожалуй, он еще старше, чем показалось ей вначале. Одуванчиковые волосы, седая щетина и выцветшие глаза, выражение которых не разобрать за толстыми линзами очков. И руки. Морщинистые трясущиеся руки. Что это – старческий тремор? Или, может быть, страх?
Нина Павловна присела. Терпко пахнуло землей и рассадой, выставленной на подоконнике.
– Это я звонил. Воробьев моя фамилия. Алек… – его голос прервался, – Алексей Антонович.
Старик достал паспорт и положил перед следователем. Пальцы по-прежнему мелко дрожали.
Нина Павловна ждала продолжения.
Воробьев молчал. Он то раскрывал рот, чтобы что-то сказать, то снова его захлопывал, становясь похожим на рыбу, выброшенную на сушу.
– Алексей Антонович, сегодня вы звонили в отделение?
Старик мелко закивал.
– Сообщили о том, что к вам кто-то пришел, верно?
Он зажмурился. Сквозь очки были видны пигментные пятна на старческих веках.
– И кто же это был? Кто к вам пришел, Алексей Антонович?
Старик дернул кадыком и прошептал:
– Они…
– Они? Кто – они?
Воробьев помотал головой, будто отгоняя наваждение. Вопрос повис в воздухе. Нина Павловна вздохнула.
– Вы не возражаете, если я от вас позвоню?
В горпрокуратуре опять было занято. Зато на Кирова ответили сразу