за горизонт солнце, и на широком плаще Атеа засияла россыпь жемчужных звезд. Смежились очи бога. Задремала его возлюбленная Папа-земля, из священного союза с которой образовался некогда мир. Оцепенели в сонной дремоте подернутые туманом реки, горы, деревья. Уснул, умиротворенный собственным дыханием, океан. И давно отгорели костры в деревнях, растворяясь в темной ночи едким дымом. Спали люди в своих ветхих фаре и видели уже пятый сон.
Не спал только юноша Тутанакеи, сын безвестного рыбака и мастерицы циновок, сильный и смелый, свободный духом, словно Мауи – легендарный герой, похитивший у богов подземного мира огонь.
В это позднее время на берегу океана, среди зарослей пандануса, в тени шелковицы и хлебного дерева, отбрасываемой полной луной, Тутанакеи ждал Хинемоа, прекрасную дочь вождя по имени Тура. На горе и счастье юноши, ибо любовь всегда есть великое горе и великое счастье, Хинемоа была ритуальной принцессой, таупоа племени Мокоии. Ни один смертный не мог желать Хинемоа. Она появилась на свет, чтобы девственной служить на священных обрядах распития кавы, встречать именитых гостей, быть лицом и честью каинги. А потом, в один из назначенных верховным тохунгою дней, украшенной морскими ракушками и перьями казуаров, возлечь на ложе вождя соседнего племени, укрепив союз двух матае.
Далеко разносилась печальная песня флейты Тутанакеи, на голос которой должна была приплыть Хинемоа. Прошло две недели, как они условились свидеться, но девушка так и не появилась. Две недели с того благословенного дня, когда, встретившись взглядами на собрании племен архипелага – племен острова Офату, который украшала своей неземной красотой Хинемоа, и племен острова Отахуху, где родился и вырос Тутанакеи, – молодые поняли, что влюбились.
Нелегко, верно, было вырваться Хинемоа из-под надзора многочисленных теток и бабушек, не отпускавших ее от себя ни на шаг. Нелегко было выкроить час любви в этом мире несправедливости и раздора, и потому Тутанакеи не унывал, каждую ночь, верный своему обещанию, выходя к берегу моря играть на флейте.
Две недели он дожидался возлюбленную. И две недели Хинемоа томилась, словно в темнице, на ставшем ей ненавистном острове Офату. В первую ночь, выйдя на побережье, чтобы пуститься по волнам океана навстречу прекрасной музыке, она обнаружила, что кто-то вытащил все суда на песок, не оставив на воде ни одной лодки. Тогда Хинемоа явилась на берег еще один раз. Но и на вторую, и третью ночь, и четвертую все повторилось опять. Словно прознав о планах влюбленных, какой-то злой дух нарочно мешал им соединиться, разлучая вытесанные священными теслами мастеров Мокоии каноэ с их единственной верной спутницей жизни – капризной и своенравной Моаной, ласковой, нежной Моаной, грозной Моаной.
Призывно звучала вдали одинокая флейта Тутанакеи. Это сама любовь его сердца, нашедшая воплощение в чарующих звуках мелодии, спешила к своей Хинемоа, но девушка не могла покинуть родной земли.
Дни тянулись медленной пыткой. Неужели Мауи, не закончив великих подвигов древности, снова взялся утихомирить быстрокрылое Солнце, остановив его бег, чтобы не светили звезды над Оялавой, не было больше рассветов и зорь, не было тайных свиданий под прикрытием мрака. С трудом двигалось Солнце по небу, изнемогая в усталости. Где ему справиться с полубогом? Верно, подобно струне натянулась веревка героя, которой он пленил лучезарную сферу, и пот блестел на его мускулистой груди и глаза смотрели с непреклонным упорством. Кто мог ему помешать?
И тогда Хинемоа обратилась к Мауи с такими словами:
– О, прославленный герой древности!
Ты выловил на крючок, словно рыбу, земли Офату и Отахуху, ты добыл для людей архипелага огонь, ты замедлил бег Солнца, чтобы под его ласковым светом вызревали кокосы и ямс, бананы и таро, наливались питательной мякотью плоды хлебного дерева. О твоих подвигах слагают легенды, твое имя не сходит с уст благодарных жителей Оялавы. Но достоин ли восхищения рыбак, который, снискав себе славу великого мастера, на старости лет вместо того, чтоб терпеливо ждать смерти, немощным и слепым, снова рвется в неспокойные воды Моаны навстречу новым победам? Разве уже не исполнил он все, что предназначила жизнь? Разве уже не смотрят на него молодые, мечтая сравняться с ним в ловкости и удаче? И разве не говорят про таких, что они подобны акуле, возжелавшей слопать собственный хвост?
Задумайся, прославленный герой древности, бесстрашный Мауи!
Мечтая снова вернуться к великим делам своим на Земле, не состязаешься ли с собственной славой? Не пытаешься ли новым подвигом предать забвению старые? Умертвить уста благодарных жителей Оялавы, славящих твое имя в легендах?»
Так обратилась Хинемоа к Мауи.
И умный, величественный сын богов внимал ее журчащему, как ручей голосу, и его сердце смягчалось. Разжимались крепкие руки, державшие Солнце, словно на привязи, и Солнце спешило за горизонт в страну мертвых Гавайки, и зажигались звезды одна за другой на темном плаще бога Атеа, и выходила Луна.
Снова Хинемоа спешила к берегу моря, но вновь не могла покинуть пределов земли Офату. Зол и коварен был дух, вставший