рассказать своим попутчикам о том, как в юности поссорилась со своим отцом. И как уехала с возлюбленным в пугающую, но такую обнадёживающую Москву. Как боялась вернуться и показать папе свою дочь. Но даже эта история не смогла отвлечь меня от человека, занявшего все мои мысли. Сколько я о нём думаю: две недели или месяц?
После той встрече в библиотеке он не показался мне каким-то особенным. Встреча в библиотеке… И теперь я готова расцеловать каждого, кто хоть отдалённо напоминает его. Вот этот дедушка с нижней полки – у него чёрные глаза (ещё не выцвели). Когда мой возлюбленный состарится, у него появятся такие же морщинки. А руки – такие тонкие запястья можно сломать!
– У меня лаваш с помидором. Бери, кушай, – дедушка протягивает мне хлеб. Армянский акцент. Тот, кто беззастенчиво поселился в моих мыслях тоже говорит с акцентом, но с другим:
– Пожалуйста, не говори по-английски: мне надо практиковаться, – его смягчённые гласные, подчёркнутая «о».
– Я бил в гостях у внучки, ей 14 лет. Она у меня високая, умная…
– А у меня нет дедушки…
– Умер?
– Нет. Просто… его и не было.
Попутчик невольно наклоняется в мою сторону. Взгляд. От такого взгляда хочется всё рассказать, не знаю, почему. И вот я уже говорю ему о нём. Его имя произношу, как нечто священное – Джаспер Ной Демба Тендаджи. Тендаджи – на суахили значит «тот, кто сотворит нечто великое». Демба – значит «дуб» и, по-моему, «сокровище». Он из Габона, но большую часть жизни прожил в США. А сейчас учится со мной в университете. Тема его диссертации – что-то об идеальной любви у Блаженного Августина.
– Он, наверное, на тебя налюбоваться не может, – дедушка наклоняется, извлекая на свет мешок: малина, – Кушай.
Поезд лениво приближается к полустанку. Стук тяжёлой сумки об пол: видно, кто-то займёт две верхних полки в нашем купе.
– Малина очень вкусная. Спасибо большое! И хлебушек. И помидор, – я всегда беспокоюсь: достаточно ли поблагодарила.
– Кушай всю! Не стесняйся.
– А я вот купила себе в поезд … манго. А теперь не могу разрезать. Давайте съедим вместе.
Поезд тронулся, в наше купе никто не сел. Манго… Когда Джаспер болел от нашей зимы, мне хотелось напомнить ему о Габоне. И я принесла ему этот бесформенный плод жёлтого цвета. С тех пор прошёл месяц. Теперь я покупаю манго себе, как сейчас, например. «Я соскучился», – пишет мне обитатель моих мыслей. «Некогда встречаться», «Ты мне веришь»? А как не верить?
Зелёный несъедобный плод перекатывается в прозрачном мешочке. Сделав надрез с большим усилием, не могу вытащить ножик: может, нож тупой?
– Вот, что я тебе скажу, – дедушка словно вспоминает что-то, – Не суди мужчину, как он тебе говорит. Суди по делам. Я это своей внучке говорю и говорил дочке.
Дела… Джаспер никогда не спрашивал, как у меня дела: ни по-русски, ни по-английски, ни по-французски.
– Никуда не годится. Только вибросить, – дедушка, не без усилий, выдергивает нож из манго: – Не ешь это!
– Попробую