ползли крупные мурашки.
– Ну а дальше-то что? – Синяк воспользовавшись кратковременной передышкой, быстро налила себе и Грибнику по рюмашке. Тот, как правило малопивший, осенил себя крестным знаменем, махнул полстакана водки залпом и, закурив с ходу ещё одну папиросу, продолжил:
– Лошади встали как вкопанные да так как-то от этих елей сторонятся, вправо уходят, ушами прядут… Да как заржут, захрипят, аж жуть…
Отец давай заряжать патроны с серебряными пулями в карабин, а я за топор. Сам весь дрожу…
Вдруг из темноты елей оборотень этот как выскочит и во весь опор за нами на четырёх лапах. Лошади как сами рванули… Мы чуть с обоза не упали. Тут он нас настиг и бате сзади в шею как вцепится… Верите, до сих пор слышу хруст костей и скрежет зубов…
Я топором его по башке рублю, рублю, а он отца не отпускает – только рвёт его ещё больше в куски, будто чует, что у того в руках – его погибель, карабин с освящёнными пулями! Наконец остриё топора попало в мягкое —зверю под ухо! Он сразу жертву выпустил – и с саней долой. Кони меня спасли! Метров двадцать пронеслись, я патрон в затвор дослал, карабин вскинул и выстрелил, потом ещё, и ещё… Перезарядил ружьё, коней стегаю. Потом оглянулся – а тот посредине дороги лежит, не шевелится…
Домой примчался, батя хрипит, кровью исходит, руками-ногами не в силах пошевелить. Родня давай помогать. А я с егерями тут же назад, на трёх санях лёгких – чтоб нечисть эту добить.
Подъезжаем ближе, смотрим: лежит – не шелохнётся! Тут начальник нашего игдельского опорного пункта милиции товарищ Гончарок с передней повозки спрыгивает на снег с наганом. Смелый такой – ничего не боялся. Подбегает к зверю и кричит: «Руки вверх!» Я даже ушам не поверил. Думаю, как это он зверю-то? А Гончарок тело переворачивает и орёт мне на всю тайгу: «Ты кого, контра, убил? Ты товарища Савушкина убил!!!». Товарищ Савушкин – был большой чин НКВД, командовал всеми окрестными лагерями ГУЛАГ.
Утром, когда меня после ночного допроса отправляли в районный центр, на опознании трупа я даже вскрикнул от неожиданности: на голове убиенного были множественные удары топором, а за правым ухом – шея разрублена аж до самого плеча. В теле, как потом на суде сказали, нашли три серебряные пули (остальные – наверное, прошли мимо). Такие же две пули оставались в карабине. Опять же, баллистическая экспертиза – против меня.
Вышку могли дать, да возраст не позволял: мне тогда шестнадцать должно было исполниться только через три месяца. И пошёл я по этапу… на всю катушку. И всё думал – как же это могло произойти? Выходит, я человека убил? И так этот червяк меня изнутри грыз… Чуть с ума не сошел! По сравнению с этим, тяготы каторги на Читинских рудниках, а потом в Колымском крае – ничто! Так он у меня перед глазами и стоял всё время. И когда в штрафной батальон на фронт направили. И когда немцам в рукопашной голыми руками и зубами глотки рвал… Потом уже после