когда его люди снова образовали боевой строй.
Их успех не остался незамеченным с обеих сторон. Персы заволновались, ожидая новых приказов или какого-нибудь выхода. Греки в центре фаланги призывали соотечественников вернуться на свое место на фланге. Ксантипп ждал, пока люди выровняют строй и сомкнут щиты. Мильтиад был со всеми. Архонт даже не смотрел в его сторону, и лицо у него было такое же красное, как у всех, будто его обожгло солнце. Возможно, так оно и было, пока он наблюдал за ходом сражения со стороны. Ксантипп задавался вопросом, рискнет ли Мильтиад пожаловаться на стратега. Он уже поклялся, что выдвинет собственное обвинение, если такое случится. Их фланг слишком долго стоял, ничего не делая. Если это не было предательством, то вполне могло бы им быть.
Теперь, забыв обо всех разногласиях и соперничестве, левое крыло двинулось вперед как единое целое и с ревом обрушилось на персидский фланг. Но даже когда они врезались во вражеский строй и забрали своими копьями первые жизни, Ксантипп не был уверен. Нет. Был. В глубине души он знал, что Мильтиада подкупили.
Сражение развернулось по всей линии, и только болота препятствовали тому, чтобы вихревой, рубящий, кровавый фронт распространился слишком далеко. Ксантипп сражался в мрачном молчании, а дневной свет с бесконечной медлительностью бледнел и таял с наступлением раннего вечера. Больше всего на свете стратег любил это время суток, когда воздух остывал, избавляясь от дневной жары. Он стоял с людьми своего города и убивал вместе с ними, хотя колено горело, не позволяя опереться на ногу всем весом.
Фемистокл и Аристид успешно сражались в центре. Слева Ксантипп и Эпикл с мрачным восторгом пронзали персов копьями, а затем рубили клинками, двигаясь строем вперед, шаг за шагом, удар за ударом. Упавших давили и резали, чтобы они не смогли подняться снова.
Персы сломались, хотя за ними наблюдал их царь. Прежде чем почувствовать перемену, Ксантипп увидел, как убрали шатер. Он не мог определенно сказать, что было причиной и что следствием – то ли царь решил отступить к кораблям и таким образом лишил уверенности своих людей, то ли неизбежный разгром заставил великого царя бежать, чтобы не оказаться в ловушке на берегу.
Битва превратилась в жестокую бойню. У Ксантиппа сел голос, и оглашать его приказы пришлось Эпиклу. Отступая, «бессмертные» чувствовали море у себя за спиной. Плавать в своих стеганых доспехах они не могли. Сопротивление, когда у их ног заплескались волны, стало совершенно отчаянным. Именно тогда умение держать сомкнутый строй доказало свою ценность. Море вспенилось красным, тела павших персов заколыхались в прибое. Принявший царя корабль затянули на глубокую воду. Личная охрана, окружившая его тройным кольцом, стояла до последнего, хотя для них самих корабля не было.
Ксантипп увидел Мильтиада среди тех, кто вытеснил стражу на мелководье, где их рубили и кололи, пока они не пали вместе с остальными. Похоже, враги потеряли волю к сопротивлению, иначе они могли бы лучше справиться с усталыми греками. Но афиняне сражались