господин Ланнуа; отец направил его сюда на несколько месяцев, чтобы он обучился сталеплавильному делу.
– Как! На несколько месяцев? – поразилась я.
– По-видимому… Но почему у тебя такой изумленный вид? Разве такое случается в первый раз? Иди же, одевайся!
Напомню, мне было всего шестнадцать лет; от грустных мыслей не осталось ни следа, я с радостью предвкушала удивленную мину господина Ланнуа. А чтобы он и в самом деле остолбенел при виде барышни, которую принял за крестьянку, я решила предстать перед ним во всей красе. Я достала самое модное платье с изящными вышивками, чтобы показаться ему в своем самом роскошном наряде: вновь мне хотелось шалить и проказничать, как ребенку. Но вскоре во мне заговорила взрослая девушка. Пусть простит меня тот, кто прочитает эти строки; только заживо заточенная, как я, возможно, имеет право выдавать тайны женской души. Так вот, течение моих мыслей внезапно переменилось, я отбросила идею шутить с нашим гостем и повесила обратно свое умопомрачительное платье. Я оделась весьма просто, найдя, что в таком виде понравлюсь ему больше, чем разрядившись в пух и прах; я стала вдруг серьезной, а потому хотела выглядеть соответственно.
Я спустилась вниз, когда все гуляли по саду. Леон беседовал с моим братом; изумление и смущение его были столь сильными, что он не смог скрыть их от моего братца; гамма его чувств очаровала меня.
– Что с вами? – удивился брат.
Я подошла уверенной походкой. Не могу передать, какое ощущение счастья я испытала, видя, как он трепещет.
– Боже мой, сударь! – чуть не задохнулся Леон. – Я уже имел несчастье встретить эту девушку…
– Каково! Имел несчастье! – захохотал мой брат. Я тоже не удержалась от смеха.
Леон пришел в полное замешательство. По мере того как он терял присутствие духа, я все больше его обретала; я смеялась от всего сердца, по-детски откровенно, испытывая неведомые раньше чувства и не подозревая, что в таком веселье слишком много от самолюбования. Смущение Леона перешло в грусть; он был еще так молод – ему только что исполнилось восемнадцать; его смутил такой насмешливый прием, и он не знал, что сказать.
– Ну, – поинтересовался брат, – так что же произошло?
Леон мне нравился именно таким – робким и смущенным, а потому я не захотела прийти ему на помощь; наконец он справился с собой и пробормотал тихим умоляющим голосом:
– Я встретил барышню, закутанную в плащ… Принял ее за простолюдинку и спросил дорогу на кузницу…
– И конечно, малопочтительным тоном? – уточнил брат.
– Не думаю, что я нагрубил… Но, вы же знаете, как принято…
– О да, – опять рассмеялся мой брат, – в наших краях принято обращаться запросто, а потому частенько кричат: «Эй, девушка!»
– Да, сударь.
– Ну что ж, принесите сударыне свои извинения; уверен, она их примет.
Господин Бюре удалился с довольно безучастным видом, оставив нас с глазу на глаз. Леон не смел взглянуть на меня; его замешательство зашло так далеко, что начало передаваться и мне; покраснев, он