с силой сжал апельсин, который за каким-то чёртом держал в руке. Хотел съесть? Затолкать в глотку уроду со следами акне на гнусной роже? Он помнил, как сочная мякоть потекла по пальцам, шмякнулась на пол, оставляя липкие следы. Помнил тошнотворный вкус того апельсина, в злости вцепился зубами в ладонь, влетев в гараж. Прыгнул в машину и свалил в ночь, едва различая дорогу.
Влюбился? Насмешка мироздания! Влюбиться в ту, что и человеком-то четыре года не была. Была никем, ничем, строчкой в завещании.
К утру пришёл в себя, поржал над ситуацией за кофе. Сколько раз он влюблялся за тридцать два года жизни? Пять? Семь? Он даже какое-то время был влюблён в любовницу, пока та не начала гундосить «Зайчик» и просаживать его деньги. С тех пор она появлялась у Германа постели только тогда, когда он этого хотел, на расходы поставлен лимит, всё, что выше, требует отдельного одобрения. Марков не испражнялся деньгами, а работал, вот и девица пусть отрабатывает лишнюю пару трусов или премиум-авто, в зависимости от того, какая блажь пришла в голову.
С тех пор Герман перестал приезжать, стал встречаться с Ниной на нейтральной территории, как всегда, оплачивал счета Ярины и ждал, пока чёртова влюблённость испарится.
Шум, гам, писки выдернули из дрёмы, волнами накатывающей на Германа. Наконец-то он растянулся на постели, уверенный, что ближайшие часов двенадцать проведёт в кровати, в блаженном сне. Перевернулся на бок, обнял подушку. Расслабленное, усталое тело отказывалось делать лишние телодвижения. Уснуть – единственный план на ближайшие секунды. Гомон нарастал, прибавился топот, грохот, будто по стенам и полу барабанили деревянными дубинами. Сумасшедший дом! А ведь спальня не первая комната, от коридора её отделяет просторная гостиная и две двери.
Герман подскочил. Кто бы ни был там, за дверями, сейчас он вылетит отсюда с грохотом. Мало первого этажа и участка на улице? Жилые комнаты – не место для празднования. Будь то девятнадцатилетие, выпускной, свадьба с похоронами в один день. У людей есть жизнь за пределами дебильных шоу на потребу зажравшейся публики!
Распахнул дверь, готовый стереть в порошок любого, кто бы там ни был. В коридоре носился запыхавшийся Джек Воробей, за ним с визгом топали, как стадо гиппопотамов, малолетние оболтусы дошкольного и младшего школьного возраста. Всего-то человек семь, а грохот такой, будто рота солдат репетирует марш Победы.
Джек Воробей мгновенно смекнул, что происходит. Замер перепуганным изваянием. Марков в пижамных штанах, мечущий взглядом молнии, красноречиво указывал на промах аниматора.
– Нина Александровна дала разрешение на игры на втором этаже, – тут же отчитался Джек Воробей, нервно поправляя шляпу.
– Туда идите, – Герман показал рукой в сторону левого крыла, к комнатам Нины. Пусть там и грохочут, могут даже стены снести ради веселья малолетних уродцев под предводительством аниматора.
На языке