вглубь номера и повторила свой вопрос:
– Чего?
– Давай помогу шампанское открыть, – снисходительно заявил Глеб.
– Без сопливых справлюсь!
– Я видел, да. – Он поднял большой палец в одобряющем жесте, вернее, у Голованова жест точно имел издевательский аспект. – Пить тоже без сопливых собираешься? – продолжил он в том же духе.
– Собираюсь!
– Женский алкоголизм неизлечим, желание пить в одиночестве – первый признак алкоголизма, Цыпа.
– Да что ты?! – не сдержалась я.
Знал бы он, сколько я выпила на первом курсе, пытаясь забыть любовь всей моей жизни, которая не забылась и забываться не собиралась, напротив, стояла рядом, вальяжно засунув руки в карманы светлых брюк, выпростав лишь большие пальцы, всем своим видом показывая, что явилась навсегда.
– Не переживай, я помогу тебе. – Глеб покровительственно положил мне руку на плечо, потом бесцеремонно опустил ниже поясницы, нагло пересекая границы приличия. – Это мой долг, как гражданина и врача.
– Вот спасибо, мил человек! – Я изобразила картинный земной поклон, от души взмахнув рукой и распущенными волосами. Выпрямившись, упёрлась взглядом в глаза Глеба – всегда невозмутимо наглые, – но всё равно успела отметить, как нервно дёрнулся кадык.
Глеб ходил по номеру, будто бывал здесь не одну сотню раз, а ведь, скорей всего, так и было. Пока я страдала от любви в Иркутске, глотая горькие слёзы, он здесь развлекался с белобрысыми долговязыми девицами!
Голованов деловито достал фужеры, взял в руки бутыль, которая заметно уменьшилась в размерах в его ладонях, ловким движением открыл шампанское, наполнил один фужер до краёв, а во второй плеснув лишь на самое дно.
– Не переживай, Цыпа, – поймал он мой удивлённый, не обещающий ничего хорошего, взгляд. – Это тебе. – Глеб протянул мне наполненный до краёв фужер. – А это – мне. – Показал он на почти пустую посуду.
– Силы бережёшь? – растеклась я в ехидной улыбке, намекая на обязательный вечерний банкет с Кольком.
– Хочу тебя пригласить на морскую прогулку, – спокойно ответил Глеб. – Я за штурвалом, не стоит употреблять.
– Зачем? – опешила я.
– На море посмотришь, погода сегодня… – Глеб не успел договорить, как я его перебила с искренним возмущением, помноженным на зашкаливающее удивление:
– Голованов, ты больной? Я море, по-твоему, не видела?!
– Зря. Вечером, когда день заканчивается, с моря доносится прохлада, едва слышен шёпот волн. Лучи солнца, катящегося к горизонту, становятся оранжево-красными, после небо багровеет, растекается особенная благодать.
– Не получится, – упёрла я руки в боки. – На меня такой подкат не действует, – усмехнулась я для убедительности.
«Особенная благодать растекается», «небо багровеет», «доносится прохлада», ещё немного, и стихами заговорит, Сергей