а делает еще ярче свет луны и принесенных звездочетом фонарей. Цвета сделались сочными, а между тем за бортами «Каракатицы» вскоре не стало видно ничего, кроме белых стен тумана.
Слинур приказал:
– Повесить запасной гонг! Кок, давай сюда свои самые большие котлы, горшки, крышки – все, во что можно бить тревогу!
Послышались два тяжелых всплеска: шлюпки «Каракатицы» коснулись воды.
Из каюты донесся чей-то отчаянный вопль.
Затем произошли сразу две вещи одновременно. Грот отделился от мачты и медленно опустился на воду справа по борту, похожий на купол собора, снесенный ураганом, – все снасти, которыми он крепился, были перегрызены или перепилены крошечными мечами. Он темным пятном качался на волнах, гик перекинулся на другой борт. «Каракатица» накренилась.
В то же самое время из каюты выплеснулась лавина черных крыс, которые стали прыгать через гакаборт. Они бросались на людей, уже находившихся в воде; некоторые тут же оказывались на кончиках копий, но другие яростно впивались в нос или горло ближайшему матросу.
Матросы бросились к шлюпкам, крысы прыгали им на спину, хватали их зубами за пятки. Офицеры стали отступать вместе с командой. Толпа обезумевших людей увлекла за собой и Слинура, который молил матросов держаться. Скви с мечом в лапке вскочил Мышелову на плечо, что-то тоненько пропищал, подбадривая свое бесстрашное воинство, и спрыгнул вниз вслед за арьергардом. Четыре белые крысы, вооруженные арбалетами, пристроились у основания крана и принялись весьма умело взводить тетиву, заряжать и стрелять.
Послышались всплески – сначала два, потом три, потом с полдюжины одновременно, – перемежаемые отчаянными криками. Мышелов повернул голову и краешком глаза увидел, как последние два матроса «Каракатицы» прыгают за борт. Повернув голову еще чуть-чуть, он разглядел Слинура, который, прижав к груди двух досаждавших ему крыс, последовал за матросами. Четыре белых мохнатых арбалетчика оставили кран и бросились на нос, где заняли новые позиции для стрельбы. К небу взметнулись хриплые человеческие вопли и тут же стихли. На «Каракатицу», словно туман, наползла тишина, лишь изредка прерываемая знакомым писком.
Мышелов повернул голову к корме и увидел, что перед ним стоит Хисвет. От шеи до локтей и колен ее плотно облегал черный кожаный костюм, в котором она больше походила на стройного мальчика, голову украшал черный кожаный шлем, закрывавший виски и щеки и похожий на серебряный шишак Скви, белые волосы были собраны на затылке в хвост, заменявший ей плюмаж. На левом бедре висели ножны с тонким кинжалом.
– Милый мой, милый воин, – мягко сказала она, улыбаясь маленьким ртом, – хоть вы меня не оставили. – Вытянув вперед руку, она хотела было коснуться пальцами его щеки, но вдруг, словно только что увидела веревку, отдернула руку и проговорила: – Связан! Это следует исправить.
– Был бы чрезвычайно признателен вам, белая принцесса, – покорно произнес Мышелов, однако продолжал