Я присутствовал при этом. Принесенные королями клятвы не угрожать державам друг друга, пока они на войне, были возобновлены, и епископы пообещали отлучить того, кто нарушит соглашение. Приготовления к отплытию в Утремер задерживались с обеих сторон, поэтому договорились, что вместо первого апреля войска соединятся в Везле на День святого Иоанна Крестителя, двадцать четвертого июня. Неожиданный и печальный конец встрече положил всадник, перепачканный грязью и усталый. Он скакал во весь дух, чтобы привезти ужасную весть от французского двора: королева Изабелла, супруга Филиппа, скончалась при родах, произведя на свет двух мертворожденных близнецов.
Французский король отбыл, даже не попрощавшись. Ричард хмуро глядел ему вслед.
– Он не друг мне, Руфус, – сказал король. – Но такого несчастья никому не пожелаю. Да поможет ему Господь.
Немногим доводилось наблюдать человеколюбие Ричарда, но оно в нем было. Вскоре его вытеснил гнев. Мы снова отправились в поход через Мэн, Анжу и Пуату в Гасконь, к замку одного сеньора, чьи люди грабили паломников на пути в испанское святилище Сантьяго-де-Компостела. После короткой осады мы взяли крепость приступом и перебили всех, кто оказал сопротивление. Сеньор сдался довольно охотно, уповая на то, что будет помилован благодаря своему знатному происхождению.
Ричард повесил его прямо на стене замка.
Свершив королевское правосудие, мы продолжили путь на юг. Не успели мы сделать один переход, как нас перехватил гонец. Такое случалось нередко: Ричард постоянно находился в движении, и важные новости должны были догонять его. Почти неотлучно находясь при короле, я зачастую присутствовал при приеме посланцев. Сообщения по большей части были скучными и касались повседневных дел вроде пожалования имения или леса тому или иному лорду, назначения епископа, собирания флота, призванного доставить нас в Утремер.
Но только не в тот апрельский вечер.
Прибыло письмо от королевы Алиеноры с рассказом о жестоком избиении сотен евреев в Йорке. Притом что в народе евреев не жаловали – это ведь убийцы Христа, – новость была ужасной.
Кипящий от ярости Ричард обвинял Лоншана в неспособности справиться с делами.
– Ему следует навести порядок, и сурово! Я не могу вернуться в Англию. Только не сейчас!
Я огляделся. Люди переговаривались вполголоса, опасаясь короля: жуткое событие, случившееся в Йорке, угнетало всех. Я услышал, как Фиц-Алдельм произнес, шепотом, но недостаточно тихо: «Жаль только, что всех этих мерзопакостных евреев не перебили так же». Он сердито глянул, когда де Гюнесс сказал что-то в ответ. Я навострил уши и сумел уловить следующие слова де Гюнесса: «Твои долги». Фиц-Алдельм посоветовал ему захлопнуть рот. Я припас эту толику сведений до будущих времен. Выходит, Фиц-Алдельм задолжал ростовщику-еврею где-то в Англии.
На следующее утро, после того как поостывший Ричард продиктовал письма к матери, Лоншану, де Пюизе и сенешалям в Аквитании, Нормандии и Бретани, мы снялись с лагеря. Шли мы четыре дня, углубившись на юг дальше, чем мне приходилось бывать ранее, и зайдя в крутые, прекрасные Пиренейские горы. Служившие домом для