городах». Вестник Императорского Российского общества садоводства. 1898. № 1), настолько любопытна, что о ней стоит поговорить подробнее. Сухой профессионализм ботаника и простой здравый смысл садовода-практика в конце концов заставляют усомниться в целесообразности создания садов Семирамиды в родном городе. Однако в России, как всегда, сначала попытались сделать сомнительное дело, а только потом стали обсуждать, почему оно провалилось. Первоначально эта идея пришла в голову отнюдь не романтикам, но авантюристам-коммерсантам – исключительно выгоды ради. Дело в том, что домовладельцы пытались поднять цену на квартиры в домах, увенчанных живыми пальмами, так как пародийные «высотные сады» служили чем-то вроде рекламы, как бы обещая удобства и внутри сдаваемого внаем жилья тоже по последнему слову американской техники.
А. Э. Регель, человек бескорыстный, многократно призывал к украшению каменного города живой зеленью, недоумевая, почему даже самое простое его предложение – посадка холодостойких вьющихся растений около брандмауэров – вызывает полное равнодушие петербуржцев. А тут такой головокружительный проект – и какой эффект, какой небывалый энтузиазм! Поэтому он хотя и отказывается от немедленного устроения тропических садов на крышах Санкт-Петербурга, но отказывается не без вздоха сожаления.
«Я вовсе не говорю, что это и у нас не было мыслимо; напротив, при помощи кадочных растений подобные кровельные сады (вдобавок отличающиеся особой чистотой воздуха) могли бы с успехом процветать и в Петербурге; но самая наличность их обусловливается известными архитектурными соображениями, которые зодчие принять в расчет, конечно, не могли… Следовательно, если кровельные сады и возникнут там и сям, то разве в виде исключения».
Теперь на минуту представим, как этот российский Чикаго воплощался в жизнь. Дворники по черным лестницам, чертыхаясь и проклиная все на свете, волокли громоздкие деревья наверх. Закрепить их на кровле было делом нешуточным: деревянные кадки привязывали к трубам, укладывали доски на крутые скаты, приматывали стволы нежных растений к решеткам и флюгерам. Прислуга лазила через чердаки с ведрами поливать латании и финики, а уж если лето выдавалось дождливым и холодным, то от такого потрясения не всякий комнатный насельник в состоянии был оправиться.
Низкорослые цветы разводить на крышах не имело смысла, поскольку прогуливаться по жестяной кровле приличной публике было совершенно невозможно, и все представление было рассчитано исключительно на привлечение внимания пешеходов. Вода стекала на задранные вверх головы любопытных прохожих, ветер с Невы нещадно трепал тропические вайи, а дворовые коты гордо восседали под сенью узорчатых ветвей. От всего от этого Санкт-Петербург вряд ли приобрел еще более величественный облик – вид у петербургских крыш, надо думать, стал самый дурацкий. Осенью дворники потащили кадки с полумертвыми растениями вниз, и на всех кухнях прислуга потешалась над вконец сдуревшими барами. Но на этом не успокоились. Какое-то время прогрессивная общественность муссировала проект перестройки крыш с целью