разоружения Германии. Это наше общее воспоминание, пан ректор, – девятнадцатилетней давности. С тех пор я редко Вас видел. То, что я о Вас слышал, всегда делало Вам честь. А вот нынешнее „гетто скамеек“, вне всяких сомнений, обеспечит Вам дурную славу в свободной Польше. Вы с такой легкостью предали знамя демократии и встали под знамя „академических корпоративных интересов“, являющееся – в сравнении с великим знаменем демократии – не более чем бумажным флажком, которым, не возбуждая снисходительный смех, может забавляться разве что малое дитя.
У меня есть моральное право упрекнуть Вас в предательстве знамени демократии, поскольку под этим знаменем я сражаюсь неизменно на протяжении 35 лет – с университетской скамьи, на которой Вы теперь решили произвести селекцию, а тем самым „способствовали возбуждению среди культурных народов Запада оскорбительного для Польши подозрения, будто она более не принадлежит к их числу“, как это верно отмечает в своем письме коллега Рогович.
Стыдно, господин Ректор, б<ывший> „демократ“.
Вацлав Шуманьский».
Неплохо, верно ведь? А какая риторика! Взять хотя бы эту фразу: знамя академических корпоративных интересов как «бумажный флажок, которым, не возбуждая снисходительный смех, может забавляться разве что малое дитя». Это можно было бы адресовать министру Мариушу Блащаку[22], который с восторгом отзывался о Марше независимости под флагами ONR[23]. Такие у нас сегодня государственные деятели и такое празднование 11 ноября[24].
И еще: «Вы способствовали возбуждению среди культурных народов Запада оскорбительного для Польши подозрения, будто она более не принадлежит к их числу».
Как видно, сегодняшние успехи партии «Право и Справедливость»[25] в этой области имеют очень конкретный прецедент в эндековской[26] системе ценностей тридцатых годов.
Ну хорошо, а что с «домиками», в которые играла твоя мама с маршалом Пилсудским?
Благодаря этому тексту я понял, что девочкой моя мама ходила в Бельведер[27], где Ванда Пилсудская, дочь маршала, давала ей уроки, и играла с Пилсудским в популярную дворовую игру «домики». Просто их отцы были знакомы, вот и всё.
Дедушка погиб в Освенциме.
Во время войны Шуманьский дважды попадал в Освенцим. В первый раз у него был маленький номер, и ему удалось выйти, что в начальный период существования лагеря было явлением нередким. Во второй раз ему не повезло – ареста, пожалуй, можно было избежать. Мать рассказывала, что накануне он навещал знакомых под Варшавой и бегом догнал отъезжавший поезд. Если бы отец не успел и остался на ночь за городом, то, узнав, что за ним приходило гестапо, вероятно, уже не стал бы возвращаться домой, а где-нибудь укрылся. А так он попался и был расстрелян в лагере в октябре 1943 года. Ему было 59 лет.
Я прочитала, что в Освенциме твой дед считался правой рукой Станислава Дюбуа