всё равно ужасно фальшивит.
– Ты чего это у меня такая кровожадная стала?
– О боже, прощайте мои милашки, – Лема погладила один из оружейных ящиков и даже скорбное лицо состряпала.
Похоже, что смерть Ярга принесла ей гораздо больше радости, нежели мне. А вот я, к слову, совершенно ничего не почувствовал. Да, я мечтал вскрыть его брюхо и придушить ублюдка его же кишками, хотел насладиться предсмертными хрипами старого врага. И вот он мёртв, а на душе совершенно никаких изменений. Будто я только что обычного клиента убрал. Неужели я настолько очерствел, что совершенно ничего не чувствую? Ведь наверняка что-то должно было переключиться в мозгу.
Мы нырнули под прикрытие широких листьев и попытались углубиться в джунгли. Преодолеть удалось каких-то метров двадцать, после чего растительность стала совершенно непроходимой. Толстые лианы, какая-то трава, за которой совершенно ничего не видно, и всё это поросло густым кустарником, переплелось, превратившись в непреодолимую преграду. Судя по всему, кроме той самой тропы, отсюда больше нет выхода. Нет, возможно, при помощи мачете мы бы смогли прорубить себе новую, но ничего похожего под рукой попросту нет. По два пистолета на поясе, автомат, винтовка и тяжёлый нож, но он явно не справится с тем, что выросло на нашем пути.
– Кажется, придётся дослушать песню до конца, – пробормотал я и осторожно двинул в обратную сторону.
Теперь мы оба засели на краю тропы, в ожидании, когда же случайный прохожий минует место схватки, ну или что более вероятно – испугается и убежит. В любом случае, нам пока остаётся только ждать.
А жара здесь просто невыносимая, липкая, влажная, словно мы не на улице, а в хамаме. Так и тянет окунуть тело в какой-нибудь ледяной ручей, но где бы его ещё взять. Я даже не знаю, от чего больше мокрый – от водяной испарины, которая крупными каплями оседает на листву, или от собственного пота. И как только здесь люди живут. Даже в том, прошлом мире, где я начал своё восхождение в роли Безликого, погода была куда лучше местной. Да, тоже жара, но больше сухая, как в северной Африке, здесь же настоящие тропики, если не хуже.
А тем временем певец наконец-то прервал выступление, перейдя на тихое бормотание. Говорил он, походу, сам с собой, потому как ему не отвечали, по крайней мере, другого голоса мы пока не услышали. Зато к нему присоединился ещё один звук, некое попискивание. Оно мерно повторялось, через равный промежуток времени. Очень похоже на скрип колеса от повозки, а вот, собственно, и она.
Чуть дальше по тропе, из-за поворота показалась вяло идущая лошадка, запряжённая в крестьянскую телегу, созданную примитивным ручным трудом. На телеге сидел мужик, сухой, тощий, как палка, и совершенно седой. Из одежды какие-то сандалии, скорее всего, тоже максимально примитивные, и нечто напоминающее мою старую, рабскую простыню с дыркой посередине, сквозь которую проходит голова и всё это дело подпоясано куском грубой верёвки.
– О боги! – закричал мужик и поднялся во весь рост прямо в телеге, едва удерживая равновесие. – Тпру-у, милая.
Он натянул поводья, и лошадь послушно замерла на месте. Мужик