сталкивается с засильем так называемых поделочных книг, авторами которых являются не только профессиональные писатели (они здесь как раз в меньшинстве), но люди, либо мнящие себя педагогами, либо просто страдающие отсутствием меры, слуха, эстетического вкуса. Бесконечные «весёлые» азбуки, подрифмовки, вырубки с убогими виршами, рассчитанными на невзыскательные пристрастия малообразованного читателя – несть всему этому числа!
Однажды зашёл ко мне холодильный мастер. Долго возился с мотором, скептически приглядывался к нашему новому холодильнику, вертел его так и сяк; в конце концов, как выяснилось, ничего с ним не сделал, зато со мной – поговорил.
– Вы, – спрашивает, – наверное, профессор, вот у вас сколько книг!
– Нет, – говорю, – не профессор.
– А чем же вы занимаетесь?
– Литературой.
– Пишете, что ли?
– Ну да, пишу. Для детей.
Тут он посмотрел на меня пренебрежительно-недоверчиво и говорит:
Как-то раз меня попросили выступить в школе для трудновоспитуемых детей. Это было чуть ли не первое из моих выступлений в школах – тогда, в середине семидесятых, я мог похвастаться разве что двумя-тремя газетными публикациями детских стихов. И опыта общения с подобной аудиторией у меня, конечно, никакого не было. Я ещё находился на стадии удивления, а меня удивляло всё: и ученики, и учителя, и те летучие сценки, что разыгрывались передо мной на переменках или в классах.
Меня подвели к аудитории, в которой должна была состояться наша встреча. В коридоре вдоль плинтуса неровным рядом стояла обувь первоклашек, ожидавших меня за дверью. Войдя в класс и вглядевшись в эту безликую массу учеников (судя по отнюдь не младенческим лицам, это были сплошь второгодники), я несколько оторопел, увидев, что вдоль стен, полукольцом окружая парты, сидело не менее десятка взрослых – то ли охранников, то ли надсмотрщиков. Но мелкая братва шумела, не обращая на них ровно никакого внимания. Едва я подошёл к столу, навстречу выскочил какой-то малоприятный шкет, сделал мне «оттяжку» по мягкому месту и сказал:
– Ты писатель? Даю тебе пять минут! Понял?
Я понял. Понял, что ему очень хотелось выделиться, обратить на себя внимание, показать, какой он герой. Взрослые не шевельнулись. Я же развернул стул, усадил гримасничающего первоклассника лицом к аудитории, и весь урок он проработал со мной, помогая то рифму найти (!), то стихотворение закончить (!!), пока насмешничали его сотоварищи, а он перебрасывался с ними словечками, в то же время заглядывая мне в лицо и стараясь угадать, какая словесная западня ждёт его в следующем стихотворении. Расстались мы как добрые друзья, довольные друг другом.
Я часто спрашиваю, хотят ли мои маленькие собеседники стать детскими писателями.
– Не-е-ет! – гудят они. – У нас не получится!
Но кое-кто