о ней я и думать-то ни о чём не могу.
Увидев её впервые, я строго решил для себя, что больше никогда не дам слабину. Во что бы то ни стало я уничтожу слюнтяя Максима, в угоду создания великого завтра, в котором я неотразим.
3
Ева не умела ничего спрашивать, а я охотно отвечал на её немые вопросы. Она обожала то, чем занималась, просыпаясь по утрам. Она любила себя. Перед сном, ложилась в самую мягкую кровать во вселенной, с нетерпением ожидая просмотра нового красочного сна, который на утро обязательно расскажет мне. Каждый её сон – будто книга Артура Кларка, потрясающе фантастичен, и рассказывая его Ева на несколько минут отправляла меня в новый мир, полный выдуманных, как и все вокруг, персонажей. Ведь все вокруг нас точно выдуманные, глупые канистры с кровью и костями, в которых нет и намёка на человеческое.
Она любила всё то, что исходило из нее. И даже на её столе стояло её собственное фото. Возможно, со стороны это и казалось странным, но рядом с ней всё странное становилось будто бы правильным и нужным. Находясь в её комнате, я был полностью уверен, что эта фотография необходима здесь хотя бы для того, чтобы смотреть на меня счастливым взглядом каждый раз, когда я захожу в комнату. Мой мозг мысленно уже прикрутил рамку с фотографией взгляда к столу, чтобы никто случайно не тронул, не украл и даже не отвернул от меня этот взгляд. Он должен быть тут, и я это понимал. На фотографии кроме взгляда была улыбка. Ева умела улыбаться, пусть изредка, но искренне, от чего ценность увидеть её беленькие зубки во время заливистого смеха возрастала во сто крат. Особенно ценна была её улыбка, когда она видела, как я иду к ней с автобусной остановки, будто выходя не из замученного жизнью старинного шифоньера на колёсах, а из новенького спорткара. А я представлял, как мы с ней сядем вместе сейчас в этот спорткар и умчим далеко-далеко. Туда, где никто не нарушит звон её голоса.
Но это было не так. Я так и оставался забулдыгой, выходящим из старого, разваливающегося автобуса. И она была всё равно рада мне, по какой-то неизвестной мне причине. Казалось я был никем для всех в этом мире. У каждого были свои проблемы, свои трудности и свои мысли. Каждый был сам с собой, но не она. Я явно чувствовал, что являюсь частичкой этого человека, как и она моей. Для неё в данную секунду вышел не я, а принц, всего лишь один из тысячи, но тот, что соткан был специально для неё. Тогда я и был тем самым пресловутым «принцем». Грязным, прогорклым, как старая кваша, но всё ещё прекрасным. И когда она едва меня замечала вдалеке, то тут же бежала ко мне. Бежала сломя голову и спотыкаясь, потом прыгала на меня, повиснув на моей тощей, юной шее. Она пахла цитрусами и свежестью, как полевая трава с мандариновой цедрой. Запах её духов витал в воздухе, когда я был рядом. Мне казалось, будто это новый вид атмосферы. Той самой, без которой я уже не смогу жить. Это нечто иное, примерно, как новый воздух. В обычной атмосфере я уже начинал задыхаться, а в аромате её духов, будто в море, я плыл. В море, в котором утонуть – это не трагедия, а недостижимое