утро увидела сон: вдали на пригорке в тумане стоит печальный Вадим, а мои шаги ему навстречу становятся все медленнее.
После того майского вечера я не видела Вадима. Он служил в армии уже второй год и к концу лета должен был возвратиться. Я знала, что после окончания школы он делал попытку поступить в Ленинградский электротехнический институт, но не прошёл по конкурсу. Потом пустился в загул, и его родители с большим облегчением проводили сына в армию, от греха подальше.
Стояли погожие августовские дни 1972 года, впереди маячил первый семестр четвёртого курса, время специализации. Я выбрала аналитическую химию, которая достаточно универсальна и может пригодиться не только в чисто химической отрасли. Ирка была тоже на четвертом курсе, но в медицинском вузе, и поэтому ей оставалось учиться еще три года. В последние деньки перед учёбой мы решили прогуляться по главной улице города. По пути мы завернули в парк, постояли у танцплощадки, посмотрели на веселящуюся публику и повернули назад. Мы, почему-то, не верили в счастливое знакомство на танцах.
Когда мы дошли до центральной клумбы парка, я чуть не упала от неожиданности – прямо на нас с кем-то из приятелей шёл Вадим. Он нас не заметил, и мы, не сговариваясь, пошли прямо за ним. Впервые мы зашли внутрь танцплощадки. Моё сердце готово было выскочить из груди. Невдалеке мы увидели «светский» кружок наших однокашников и среди них сестёр Воробьевых, которые знали себе цену еще с младых ногтей. Щеголяя дорогими нарядами, они оживлённо разговаривали. Я посмотрела на свою льняную юбку светло-голубого цвета, клетчатую блузку из шотландки, которые, как всегда, смастерила своими руками, и дешёвые белые босоножки. Но все это было такой мелочью по сравнению с ситуацией.
Вадим стоял один и просто смотрел поверх голов, никого не ища и менее всего предполагая увидеть здесь меня. Я смотрела на него, не отрываясь, и наши взгляды не могли не встретиться. Мы в унисон кивнули друг другу – неизвестно кто первый, и медленно двинулись в танце. Этого требовало положение. Мы молчали, я почти не ощущала его рук и сама едва касалась его. Что могла я ему сказать? Любые слова прозвучали бы мелко. У нас не было общих романтических воспоминаний, и каждый был сам по себе на этой случайной танцплощадке.
Внезапно музыка стихла, взгляды танцующих тут же устремились на сцену, оказывается, был последний танец – та же ирония судьбы.
Не сговариваясь, а просто повинуясь какому-то наитию, мы пошли домой вместе. На нас все время оглядывалась наша «светская» компания, потом мы их обогнали. Улицы были пустынны. Начинающие желтеть листья выделялись в отблесках фонарей. Разговор не клеился. Между нами по-прежнему действовал закон – когда говорит сердце, язык должен молчать.
Наконец, он заговорил, но это были обычные общие фразы о том, что служил он под Одессой, в городе Котовске, и ему предлагали остаться на военной службе, но он не захотел «мучиться целых 25 лет», а решил поступать на следующий год