не блудила, – стараясь быть спокойной, ответила Сарах, – Абрам привел меня домой, чтобы убедиться в том, что со мной ничего не случиться.
– Что с тобой может случиться, кому ты нужна… – женщина осеклась, затем уже более мягким тоном спросила, – ты что привела гостя в эту жалкую лачугу. Мало тебе позора на мою седую голову, дрянная ты девка?
– Почитаю за честь быть в этом доме, – выдавил из себя наконец Абрам, – не вижу ничего зазорного в нищете, поскольку и сам только недавно жил в лачуге.
Наконец, в беспросветном мраке загорелась лучина, осветив убогую обстановку жилища. Пожилая женщина лежала в дальнем самом темном углу хижины, укрытая плохо выделанными шкурами на охапке свежей соломы. Ее исхудалое лицо бледным пятном выделялось в полумраке, и было похоже на лик бестелесого призрака. Взгляд воспаленных болезнью глаз женщины будто бы бесцельно блуждали по комнате. Однако, когда лежащая увидела гостя, задержалась на нем, затем закрыла глаза и застонала. Сарах бросилась к матери:
– Тебе плохо, мама? Что я могу сделать?
Но женщина только раздраженно отмахнулась от дочери.
– Сколько ты будешь задавать мне один и тот же вопрос? – спросила она, продолжая держать глаза закрытыми, от чего ее и без того сморщенное уже тронутое старостью лицо, покрылось еще более густой сетью морщин, – неужели я тебе не долбила последние полгода, что мне уже ничего не поможет. Я уже смирилась с этим, хотя боги знают, как тяжело мне далось это смирение. Не омрачай моих последних дней в этом мире. И боги будут благоволить к тебе всю твою жизнь. Ты услышала меня?
Сарах молча кивнула, и Абрам, не смотря на скудное освещение, увидел, как девушка, глядя на мать беззвучно плачет. Он уже знал, что мать не разрешала дочери плакать в своем присутствии. Но теперь Сарах не выдержала. Она позволила себе такую слабость в присутствии матери, пользуясь тем, что та не смотрит на нее.
Однако, спустя какое-то время, женщина все же открыла глаза и посмотрела на Абрама. На этот раз ее взгляд осмыслен и даже, как показалось Абраму, жесток и колюч.
– Подойди ко мне, – приказала она, и Абрам не посмел ослушаться. Он сделал несколько нерешительных шагов к постели больной и остановился.
– Не бойся меня, я не укушу тебя, даже если бы и очень хотела, – на сероватых тонких губах женщины появилось жалкое подобие улыбки, – видишь – слаба стала. Подойди же ближе, я хочу получше рассмотреть твое лицо. Боги свидетели – где-то я его уже видела!
Абрам сделал еще шаг.
– Не удивительно, мы с отцом жили в этой части города достаточно долго, пока… – Абрам вдруг остановился, пораженный сменившимся выражением лица женщины. Она смотрела на него во все глаза и что-то шептала так тихо, что ни Абрам, ни Сарах не могли различить слов.
– Как тебя зовут, юноша? – неожиданно осипшим голосом спросила она.
– Абрам мое имя, я сын Тераха, – едва справляясь с волнением ответил Абрам, – он уже жалел,