и надеждой, караулил тебя. Ты выплыла синим платьем из-за угла. Ты летела на крыльях лета, а мне было в тот момент холодно, я не мог думать о чем-то другом, как о тепле. Я имею в виду зиму во внутреннем мире. Когда веет холодом одиночества со всех щелей, засыпая снегом воспоминаний. Озябшая душа пытается отогреться чаем, но не помогает даже коньяк. А тело утрачивает ту чувствительность, которой оно некогда обладало, и все по причине отсутствия рядом другого. Особенно дома… Одиночество начинается с порога. С того самого момента, когда ясно начинаешь осознавать, что тебя больше никто не видит и нет смысла выделываться, можно быть самим собой, бродить по дому с засаленной головой, есть прямо из кастрюльки, крошить печенье, висеть на телефоне и путаться в сетях. Будучи затянутым в чью-то чужую жизнь, я незаметно отказывался от своей.
– Потом мы обнялись, и все. Вместо занятий в универе ты предложил мне чай у тебя дома. Это твое: «Может, чаю?» Хоть я и была юной, все-таки знала, что значит чай с красивым одиноким мужчиной на его территории.
– Что тебе чай, ты знала, что через пару дней я предложу шампанское.
– Ну, это случилось не через пару дней, через месяц.
– Ты ждала чего-нибудь покрепче?
– Ну да, отношений, например. Ты тогда был первым, кого я действительно захотела.
– А кто был вторым?
– А вторым… – Фортуна сделала мхатовскую паузу и посмотрела на меня: – Был ты сейчас.
– Почему я?
– Отрицательные герои притягивают, – прятала свое лицо от возобновившегося снегопада Фортуна.
– А я отрицательный?
– На тот момент – да. Положительный приходил каждый день с подснежниками. Потом наступил период ландышей. Было смешно наблюдать через окно, как сверкали его пятки, после того как он оставлял цветы на пороге дома. Оплачиваем.
– Не всегда любят тех, кто приносит цветы.
– Да, но от тех, кого любят, букеты особенно желанны.
– Я понимаю, на что ты намекаешь.
– Я не намекаю, я желаю.
– У тебя есть время?
– Нет, забыл, – посмотрел Оскар на руку, где обычно носил часы.
– Хорошо, может, тогда зайдем в Русский музей? Давно там не была.
– Боюсь, на выходе меня опять задержат.
– Почему? – удивилась Фортуна.
– Скажут, что я пытался вынести шедевр.
– Это вместо цветов? – улыбнулась она, не ожидав такого комплимента.
– Цветы тоже будут, не волнуйся.
Мы шли по городу, любуясь свадебным тортом зимы, задирая головы на взбитые сливки крыш, сквозь снег, который продолжал эмигрировать свыше, спускаясь на торжество, кинуть льда в наши души и выпить, сквозь человечество, которое надело пальто, сквозь хрупкий, озябший хрустальный мир. Мы шли молча, будто боялись задеть его нечаянным словом и разбить игрушку нашего воображения, разбить чью-то надежду на весну. Через несколько минут уткнулись в Русский музей, ворвались в хаотичное пространство туристов и экскурсоводов.