кивнула и начала сбивчивый рассказ о своём сыне, а когда речь зашла о птице, ведун встрепенулся.
– Сокол, ты сказала – сокол?
– Да сэр, его сокол.
Ведун задумался, почёсывая грязные клочья бороды.
– Ты чего хочешь-то? Чтоб я птицу того, что ли, прибил?
Женщина опустила взгляд, переминаясь с ноги на ногу.
– Я не прошу именно об этом, но если птица связана с магией и дурно влияет на моего сына… Я просто хочу, чтобы птицы рядом не было.
– А я тебе скажу, что твой сын просто нашёл бабу. И уходил ночью к ней. Ласкал её, пока мамочка спит.
Леди Плэмери побледнела и отступила на шаг, упёршись спиной в дверь.
– Я… я всё же прошу, если вы можете, то проверьте эту чёртову птицу…
– Мне надо хотя бы перо, ну или что есть, чего касался сокол. Я тебе не провидец, мать. И насчёт оплаты.
– Я слушаю.
– Ты.
– Ч-что?
– Ты ляжешь со мной.
Женщина держалась из последних сил. Она сама не понимала, что сейчас следует сделать: убежать прочь без оглядки или заехать кулаком по пропитой роже ведуна.
– Я не понимаю вас.
– А чего тут понимать? Ты хочешь чего-то от меня, а я хочу тебя.
– Вы, должно быть, шутите. Я даю вам два мешка золотых за маленькое дело. Я имела дела с ведунами и примерно представляю, что сколько стоит.
– А я сказал, мне плевать на деньги, а не хочешь – пошла вон, ищи себе другого ведуна.
Леди Плэмери вышла за дверь, и по озадаченному лицу Милоры поняла, что служанка ничего не слышала, хотя ей было очень любопытно и страшно.
– Ну что, голубушка, ну что такое?
– Ничего. Пошли домой.
Прошла долгая ночь, в течение которой Ромэн, как ни пытался, не нашел Королевну. Он путешествовал отрывочно, перескакивал с места на место, постоянно держа в голове образ девушки. Юноша посетил сны знакомых и чужих людей, искал среди воспоминаний хоть малейший намек – все напрасно. Отчаявшись, он вырвался из сна и открыл глаза, невольно застонав.
– Что такое, мой милый?
Ромэн вздрогнул. Около кровати сидела его матушка.
– Мама? Что ты здесь делаешь?
– Охраняю твой сон, милый.
Матушка выглядела задумчивой. Юноша приметил одну странность: едва начинало светать, а матушка уже была при наряде – темно-синее плотное платье, зашнурованное и затянутое, как и вчера, а поверх – дорожный плащ; волосы собраны в прическу – одна лишь прядь выбилась, будто после легкой пробежки. Ромэн знал, как матушка ревностно относилась к облику и одежде, порой доводя служанок до слез излишними придирками. Второй раз она являлась в неподобающее для визитов время, заставляла Ромэна смущаться и нервничать. Но сейчас она и на себя не была похожа.
«Что-то происходит с нею», – думал Ромэн, и догадка, что это происходит из-за него, пугала больше всего. «Она знает про меня… или про сокола… или про Аю… Нет-нет, не может этого быть, я ведь никому ничего не говорил!».
– Со мной все в порядке, матушка, не