глаза куда-то внутрь, но не погас там, а полился теперь оттуда волнами, синхронно с волнующейся же, неровной, как бы требующей собеседника, речью.
– Как посмотреть… Все здешние церкви в первоначальном виде построены до раскола. Так какие они? И Казанская, и Троицкая, это на Ройке, рядом с вашей столовой… А уж, – кивнула на дверь, за дверь, – Воскресенская вообще пятнадцатого века, за двести с лишним лет до Никона. Какая она, по-вашему?
«Музейщица… экскурсовод…»
– Вот эта, через дорогу, – 15 века? – Женька не знал, чему больше удивляться.
– Да, ей больше пятисот лет… правда, перестраивали двести лет назад. – И как бы оправдываясь: – Но и до перестройки была каменная, только другая… и перестроенная, она была не такая как сейчас, красавица была, только нужно увидеть, а что не увидеть – довообразить. Представьте: большой, для того времени, каменный храм, классицизм, боковые приделы – Петропавловский и Рождества Предтечи, а с нашей стороны, мимо чего ходите, – апостола Иакова и преподобного Василия. Пять куполов, и все горят…
– Сожгли?
– На солнце горят, балбес!.. – вздохнул Семён.
– Сломали… один только и оставили.
– С-сволочи!..
– А вы, Женя, верующий?
– Я… – на самый главный для своих последних лет вопрос Женька честного ответа не знал, тяжело давалась ему вера, и религия, и православие. Ходит вокруг, щупает, а вступить в реку не может. Где сход к этой реке? – Я русский.
– Понятно.
– Он, Катюша, физик, да ещё электрик, он к богу от другой клеммы запитан.
– Ты за моего бога не говори, я к нему, в отличие от вас, правильно запитан, – обиженно буркнул Женька, который раз подтверждая этим семёнову догадку о странной антиатеистической ломке ловеласа и пьяницы; но долго обижаться он, простая душа, не умел, а к семёновой нарочитой иронии давно привык, хотя и не понимал, что он, единственный в этом тайнодействии друг, к нему последнее время цепляется. – И про ваши церкви, кстати, песню даже написали.
– Это и правда кстати, – и к Семёну: – Как твоя поэма?
– И так, и так… что-то написал, но застрял, вот, к тебе за вдохновением.
– А я твою книжечку дала почитать одному хорошему человеку, из Тулы, ничего?
– Это уже твоя книжечка.
– На праздник, может быть, приедет, вернёт… Но он тоже кое-что оставил, я завтра принесу, тебе должно быть интересно, – сказала с рекомендательным нажимом.
– У нас своего читать не перечитать, и никакой мути – слеза! – Африка достал фляжку, но его как будто не замечали.
– А стихи у тебя чудные, только без энциклопедии не поймёшь.
– У нас всё чудное, – подтягивал-таки на себя одеяло Африка, – один Орёл только случайно залетел, чудной.
– Орлы случайно не залетают, это же не оса.
– Не оса – Осёл… ну, в смысле – ос.
– Так осёл или орёл?
– Да разница-то в одну букву.
– В целую букву! Это много. И пьёте вы много.
– Вот-вот… а не хочешь,