мага, и поэтому не раздумывая принял приглашение на сугубо мужскую вечеринку. Клео, всё ещё в костюме отрока, прислуживала за столом, ожидая условленного знака от Учителя.
– Я предлагаю выпить за прекрасных дам, которые скромны до тех пор, пока им не встретится настоящий мужчина, – изрёк Альберт и выразительно посмотрел на Клео.
Та оступилась и уронила тарелку с жарким рядом с креслом гостя. Зайчатина шлёпнулась на сапог Каховского, заставив того дёрнуться и наклониться над измазанной обувью.
– Откуда у тебя руки растут, недомерок? – рыкнул он и замер, поскольку Клео быстро нажала на точку за его ухом.
– Хорошо, – похвалил ван Хоттен. – А теперь сядь передо мной.
Он уставился Клео в глаза, чтобы ввести в транс.
– Слушай меня, девочка! Сейчас ты подойдёшь к Каховскому, возьмёшь его за руку и прочитаешь его мысли о жене и обо всём, что касается их совместной жизни. Стань им на краткое время!
Он подставил стул к креслу, и Клео послушно ухватила гостя за широкую ладонь. Её веки дёрнулись, глазные яблоки выперли под ними сильнее.
– Вот ведь дурища досталась! – брюзгливым тоном выдала она. – Малахольная, как юродивая Глашенька, отирающаяся в царской свите среди таких же уродцев. Три года прошло со дня венчания, а она до сих пор пуста, точно погреб у солдатки. В постели с такой рожей лежит, что хочется скинуть её на пол да хорошенько отколошматить. По сусалам кровушку размазать! Сапогом – под дыхало! Глядишь и ожила бы от такой ласки! А то долблю её каждую ночь, и хоть бы порадовалась, хоть бы обняла да поблагодарила. От модистки из салона мадам Эльхен больше страсти да почитания, нежели от моей законной. Ух, какие там цыпочки! Глазками стреляют, что твой гвардеец на учениях. Волосья на лобке напомаживают, чтобы клиенту приятнее было. А уж под членом крутятся, точно колесо на колдобинах – прыг-прыг!
Клео заржала, распялив похабно рот:
– Да и горняшка у нас игрунька! Сколько раз я её проведывал после своей кулёмы. И ножки-то раздвинет с готовностью, и в плечико поцелует, и постонет от удовольствия, и подарочку малому рада. Надо будет ей серебряный рубль пожаловать – за усердие! Есть же бабы сговорчивые, а мне досталась сучка, которая на течку исходит, а кобеля подпустить не желает. Вон псарь Ермила сказывал, что у нас в поместье борзую Лакомку ни с кем повязать не удаётся, зубы скалит, хвост меж задних лап подворачивает, стервенится вся. И моя супружница из таких, разве что не кидается.
Она нахмурилась и потёрла лоб:
– Выходит, что зря я грех тяжкий на себя взял. Женьку, её женишка, подстрелил. До чего удачно всё тогда сложилось! Офицеры загуляли, нажрались винца, что я им поставил на дармовщинку, да давай по галкам в потёмках стрелять. И – ай-ай-ай! – угораздило Евгения Павловича оказаться подходящей мишенью. Никто и не заметил, что я устранил соперника! И за невестой взял приданое, другим на зависть – дочь-то единственная. А теперь мыкайся с ней. Давно бы избавился, да папенька её обещал сто тысяч после своей смерти. А сам крепок, как дуб.
– Я так