остальных я!
– Кхе! Самострелы… надо же… ладно, Андрюха, давай этого!
Немой, сильно хромая, перебрался к связанному Мишкой мужику и принялся растирать ему лицо снегом. Мужик замычал, задергал связанными руками, открыл глаза.
– Здравствуй, сватьюшка Славомир, давненько не встречались, – с людоедской ласковостью пропел дед. – Годков десять, а то и поболее.
– Корзень, чтоб ты сдох! – отозвался связанный мужик.
«Сколько же у деда имен? Корней, Кирилл, теперь еще Корзень. Не удивлюсь, если и еще есть…»
– Ну сдохнешь-то как раз ты, сватьюшка, но не сразу. За паскудство твое ответить придется.
– Не пугай, христианин, светлые боги…
– Вот перед ними-то и ответишь, и по древним славянским обычаям, – не дал Славомиру договорить дед.
– Что ты, христов выб…, про наши обычаи…
– Знаю! – снова перебил Корней. – И за пролитие крови ближних родичей спрошу как надлежит! Ты, гнида болотная, дядьев с племянниками стравил. Вон три твоих сына убитые лежат, а там два твоих внука раненые кровью исходят. Помнишь, что по нашим древним обычаям за такое положено? Нет тебе прощения от светлых богов славянских!
– Врешь, Корзень! – Мужика аж трясло от ненависти и бессилия. – Не могла Татьяна родить, волхв ее чрево затворил!
– Однако родила! Крест животворящий сильнее волхвования оказался! – Дед по-волчьи ощерился, шрам на его лице сделался багровым. – А теперь получи по обычаю, изверг, родную кровь проливший!
Три коротких взмаха меча – и Славомир лишился ушей и носа. Мишку снова скрутило, но желудок был пуст, и он только часто задышал, пытаясь унять бунтующий организм.
– Не узнают тебя теперь пращуры, и нет у тебя ни лица, ни имени! – торжественно возгласил дед. – Андрюха, режь ему подколенные жилы!
Немой чиркнул по ногам Славомира засапожником.
– Не перейдешь ты теперь через Калинов мост! – продолжил речитативом Корней, словно произносил какое-то языческое заклятие.
– Корзень, будь ты прокл…
Кончик дедова меча, лязгнув об зубы, вошел Славомиру в рот, слова превратились в стон и бульканье.
– Не извергнешь более хулу и проклятие! Нет у тебя отныне ни голоса, ни облика, ни имени, ни пути! Михайла, тащи ЭТО конем в лес, там ему руки освободишь, пускай ползет!
Мишка, даже не пытаясь поймать какого-нибудь оставшегося без всадника коня, выпряг из саней Рыжуху, привязал Славомира к упряжи за ноги и повел лошадь под уздцы к ближайшим деревьям. Проходя мимо, совершенно равнодушно глянул на убитого им лучника – на эмоции не осталось уже никаких сил. Так же равнодушно, зайдя за первые деревья, освободил ноги мычащего мужика от привязи, перерезал стягивающий ему локти ремень и побрел назад по кровавому следу.
«Двенадцатый век… Права человека, гуманное обращение с пленными, высший приоритет человеческой жизни… Все умещается в одном месте – ножнах, висящих на поясе победителя. И какая-то высшая справедливость в этом