что ему там, на пенсии делать, кроме как со скуки киснуть? А тут, на заводе, и работенка всегда найдется, и коллектив душевный. Кроме тех, кто премии и прибавки к зарплате просит – в них ни души, ни совести.
Эвона как бывает! Был человек – и нету. Только карточка на доске почета осталась, черной ленточкой помечена. И строка в табеле, что вдове покойного тысяча рублей на похороны выдана.
Глава 3
Устал я на похоронах, намаялся. Это ж какую же силищу иметь нужно – столько раз стакан поднимать! Рука чуть не отвалилась! И то не все осилили, я одну бутылку с собой умыкнул. А чего добру пропадать-то? Там инженера всякие, бухгалтерия, кадры – задохлики сплошные. Они б, может, и выпили бы, да где им? Куда это интеллигенции вшивой с нами, с рабочим классом тягаться? Я-то весь день у станка стою, железки точу, силища в руках такая, что коровий рог в бараний завернуть могу. А они там – что? Сидят, бумажки с места на место перекладывают, ничего тяжелее ручки отродясь не подымали. Вот и откуда у них, спрашивается, сила? Уж если у меня рука устала – они, интеллигенты эти вшивые, тем более не осилят!
Колька – тоже молодец, тоже флян уволок. А Степен Ильич – целых четыре! Сразу видно – не зря жизнь прожил, набрался опыту. Наш человек, старой закалки. Заслуженный! Не даром у Ильича грамота почетная имеется. Сам, своими глазами видел – на стенке в рамочке висит. С золотыми буквами, росписью и печатью гербовой. Лично, директор завода, в день выхода на пенсию вручил. А грамоты за просто так не дают, тем более – почетные. Где тогда смысл в грамоте, если раздавать их направо и налево? Стало быть, ежели грамота есть – то человеку почет и уважение!
Так мы еще на скамейке в парке посидели, среди своих Тоху помянули, земля ему пухом, а хлеб – солью. Или не знаю я, как там правильно говорится, да днем с огнем кашу не испортишь.
Пришел домой я и сразу спать завалился, даже к Верке не приставал – настолько устамши был. И снится сон мне – дивный-предивный. Будто провели мне в гараж трубопровод с двумя краниками. Один краник откроешь – водочка потечет. Второй откроешь – солянка побежит, только успевай тарелку подставляй. И сидим мы в том гараже обычной компанией – я, Колян и Степан Ильич. Втроем, стало быть, без Тохи. Оно и понятно – откуда Тохе взяться, ежели он мертвый совсем? Да не так мертвый, как Ленин, который и ныне живее всех живых, а насовсем мертвый. Такой мертвый, что мертвее и не бывает, как мясо в колбасе.
Беленькой в стаканы набрали, солянки полные тарелки навалили, хвать – а хлебушка-то и нету! И как ты мне прикажешь солянкой без хлебушка харчеваться? Разве ж можно так – солянкой, да без хлебушка? Это ж как бутерброды с колбасой, но без хлеба. Вроде как – вкусно, но не хватает чего-то. Да и масло некуда мазать, коли хлеба нету, если только сразу на колбасу. Только не держится на колбасе масло, потому как колбаса жирная и масло – тоже жирное, вот и не липнут друг к другу. А на хлебушке отверстия специальные приделаны, чтобы что угодно положить на него можно было – и прилипнет намертво. Хочешь – масло, а хочешь – горчицу. Да хоть медом намажь – все одно, на хлебе