Создателя. В таком состоянии он должен пройти своё становление, но не оно сейчас беспокоит послушника, а имя, которое открылось в приготовленных томлениях. Может, во сне, может, в молитвенном бреду ему явилось имя – Разиэль, и только его он держит сейчас в голове. Множество раз его уста шептали, в кошмаре кричали это имя, но суть так и не поддалась ему. Он ищет ответ усердней, чем жаждет становления, и трепет от того больше, чтобы не разочароваться в самом сане паладина прежде, чем получит его.
– Вставай, брат-послушник, пора, – наконец прозвучали долгожданные слова в его маленькой комнате голосом родного брата Михаила, что как колокол ворвались и тут же угасли в томных покоях.
Люциан открыл впалые глаза, веки которых покрылись нездоровыми тенями. Взгляд его тут же упёрся в серый потолок с выжженными чёрными пятнами от свечей. Лёжа на твёрдой кровати, он заранее приготовил вещи и надел их. Измождённое голодом тело он прикрыл рясовым балахоном, или иначе домино. Люциан поднялся с кровати, опираясь на свои колени, и длинные, до плеч, белокурые волосы потянулись ровными струями за ним, как усталая дымка.
В проёме дверей он увидел своих родных братьев по отцу: Михаила и Гавриила. Михаил старше на год Гавриила, но младше Люциана также на год. Одетые в подобные домино, они перекрыли собой выход, хоть и сообщают, что пора выходить. Им ещё по году ходить в послушниках до дня своего становления, и они покорно встречают день Люциана.
– Следуй за нами, брат, – Михаил резко и без лишних слов отвернулся от него, направившись вглубь коридора. По лицу же Гавриила заметно, как его изнутри раздирает чувство гордости и радости за своего старшего брата.
– Брат, я искренне рад за тебя, – он не смог сдержаться и вцепился в плечи Люциана, когда тот попытался покинуть свою затхлую комнату.
– Благодарю, – замер с лёгким замешательством на лице старший брат. – Ты сейчас смотришь на меня, на моё состояние и рад за меня?
– Конечно, как может быть иначе?.. – на глаза Гавриила накатывают слёзы, но он сдерживает их, проглатывая ком в горле. – Наконец-то ты освободишься от этих стен и волен будешь ступать тропой веры.
– Ты не заметишь, как неизбежно твой день придёт, брат, и мы встретимся в Приёмном зале нашего Отца.
– Да, но ещё так бесконечно долго, – Гавриил опустил взгляд, пытаясь задавить грусть в себе. – С трепетом жду своего дня, но сегодня твой день, брат… – он многозначно замолчал и, поймав на себе молчаливый взгляд брата, отпустил его плечи. – Прости меня за минутную слабость, я буду скучать, – молодое лицо замерло в улыбчивом выражении, на что Люциан ничего не ответил и лишь последовал за Михаилом, что так заметно удалился.
Коридор оборвался главным залом Скорби, где томится глухая тишина и ждёт, когда её нарушит очередной молебен. Михаил по-прежнему гордо идёт впереди, не оборачиваясь на бессильно бредущего позади Люциана. Только у входных дверей он остановился и равнодушно поклонился брату, что подошёл следом.
– Да прибудет с тобой хранитель, – склонив голову, Михаил замер, а вместе с ним и Гавриил, ожидая, когда Люциан, наконец, выйдет.
– И с вами, братья мои, – поклонился им Люциан и прижался дрожащими ладонями к дверям Храма. Братья стараются не смотреть на беспомощного брата, ведь помогать нельзя, а по-родственному хочется. Послушник навалился всем своим весом на деревянные двери, и они поддались. Закат острыми гранями ворвался в затемнённый зал Скорби и ударил по глазам.
Средь учащённых скал, как оазис в ущелье Гнёта, что является единственной дорогой, находится Назарет. Место силы, сокрытое от внешнего мира острыми пиками гор и неприступными склонами. В окружении лесной высадки возвышается плоская крыша одинокой колокольни в светло-серых тонах: Храм Благовещения. Он по сути своей является центром духовного бытия Назарета, чем и соизмерим с анклавом всего Мира. Просачиваясь между скал тонким шипящим водопадом, лазурная река Эль-Урдун омывает стены Храма и силой своей вращает колесо мельницы. Проходя под вымощенным булыжником мостом, за лесной высадкой она разливается малым озером, вода в котором, по поверью, безгрешна, как детская слеза. Знакомая дорога под ногами Люциана начинается от выхода из Храма и по мосту уводит в осенний лес, что уже покрылся золотом. Там, за чащей на поляне, его ждёт Экзарх в сопровождении двух Иеромонахов, чтобы спросить пред становлением. От его ответов будет зависеть многое в грядущем, ну а пока, склонив в покаянии голову, он неспешно покинул стены Храма и направился к ним. В стороне, на поляне, он почувствовал всем своим изнеможденным нутром чрезмерное внимание послушников, что прервали свою тренировку перед отбоем. Они замерли, ожидая взор Люциана, и он их не обделил. Послушники разом поклонились ему, ведь каждый из них знает, куда он идёт, и каждый в отдельности мечтает поскорей быть на его месте. От их благословения ему стало неожиданно зябко, и он накинул капюшон.
Изнеможденный Люциан, цепляясь из последних сознательных сил за поиски ответа сути имени, незаметно для себя прошёл всю дорогу и вошёл в лес. Закат почти поглотил солнце, и свет от костра стал заметней, пробиваясь через силуэты деревьев.