охотой стал прислушиваться к его словам.
– Много богатства всякого здесь у вас, – продолжал между тем батюшка, – но много горя… много слез и нужды безысходной. Но это еще не велика нужда. Мне пришлось наблюдать жизнь одного народца на окраине нашего отечества. Живет он куда беднее многих наших крестьян. Ходит почти в лохмотьях, дома ест только ячменный или кукурузный хлеб, да и то не досыта, а как посмотришь на него – молодец к молодцу: все как на подбор. Стройная походка и такой гордый вид, словно не лохмотья он носит на себе, а по крайней мере генеральский мундир. Подумаешь, что нет у него ни горя, ни забот, и никакая нужда ему неведома. Так вот, не в бедности беда и не в горе. Беда в том, что не умеет наш русский народ бороться с горем, с бедой. Нагрянет на него беда, он или заставится от нее терпением и тут иной раз обнаружит действительно железное терпение, или взбунтуется, тоже уж без всяких границ, а чаще всего старается только отделаться как-нибудь от горя, затушить его, заглушить, залить. Точь-в-точь вот как вы. Вас горе постигло, а вы, вместо того чтобы бороться с ним, раздосадовались и запили… и к одному горю хотите приложить еще и другое.
Отец Павел удивленно посмотрел на батюшку. «Откуда же он знает, что я пью с горя?» – мелькнуло у него в голове.
– А между тем, – батюшка положил свою руку на плечо отца Павла и шутливо постучал по нему, – посмотрите-ка, какая у вас мощь… экие широкие, богатырские плечи… да с этакими силами не только свое горе, а еще и чужого сколько можно унести…
Чем-то бодрым пахнуло на отца Павла. С удовольствием вспомнил он, как крестьяне его села, его прихожане, говаривали про него, что супротив нашего батюшки во всем селе работника не найти.
– Вот еще черта русского характера, – как бы размышляя сам с собой, продолжал батюшка, – постигнет человека горе, и носится он с ним и уже ничего и знать не хочет, и не подумает о том, что у другого может быть еще большее горе. Любим мы своим горем застилать сердце и не замечаем, что, носясь со своим горем, мы другим горя подбавляем. Как вот вы, например.
– Кому же я-то горе доставляю? – с недоумением спросил отец Павел.
– Как – кому? Вот вы сидите и пьете, свое горе заливаете, а вот о том человеке, вероятно, и не подумали… Вон тот господин, что на том конце на скамеечке сидит. Сейчас мы проезжали село, там церковь показалась. Этот господин снял шапку и набожно перекрестился – есть, значит, у него еще в сердце вера в Бога. Ну а теперь скажите, не больно ли ему видеть пастыря церкви вот за этаким занятием?
Отец Павел смущенно покосился на стоящую перед ним бутылку водки, а батюшка позвонил и велел пришедшему на звонок официанту убрать бутылку и рюмку. Отец Павел не протестовал и только, как бы оправдываясь уже, заговорил:
– Да ведь обида-то у меня большая, с горя и пью, это вы верно, отец, сказали.
– А вы расскажите-ка лучше свое горе, поделитесь со мной по-братски, может быть, оно и не таким тяжелым покажется. Высказанное горе – полгоря.
Отец Павел и сам уже давно почувствовал желание поведать