в Испании. Возглавит их там его бывший зам – Сыроежкин.
То, что там всё мирно пока и король сам тихо удрал… ничего не значит. Скорее всего в среде монархистов и военных заговор уже тлеет.
По линии РККА послали туда революционных командиров и комиссаров. Пусть там укрепят красную гвардию испанского пролетариата. Пусть приникаю в военную среду.
Идею с политкомиссарами уже реализуют там испанские товарищи своими силами. Она хорошо себя зарекомендовала во время гражданской тут у нас. Там нужен хорошо повещенный язык… испанский.
Конечно, наличие комиссаров не всегда спасало от предательства царских военспецов, но без последних и РККА сейчас бы не было!
– Ну, а в общем, идея послать Сергея учится в Германию уже окупила себя трижды, – похвалил себя товарищ Артузов, забыв уже, что это Козырев ему незаметно её подсказал.
Глава 3.
Это «героическое» дело по спасению Штеннеса ещё больше сблизило меня с Вальтером Шеленнбергом.
Правда его несколько смущал тот факт, что я русский, и стало быть не могу быть членом НСДАП, куда его очень влекло.
Но по совету Ольги Чеховой, я ему рассказал «тайну своего происхождения». Ну ту, что до детдома. Там можно было врать, что ты хоть сам «незаконнорожденный» сын самого Людендорфа или потомок Бисмарка. Главное – что я тоже немец, но не по документам!
За несколько дней скитаний по тайным квартирам Германии я подружился и со Штеннесом.
Хотя… скорее всего… тому просто был нужен слушатель.
Он мне поведал много чего интересного … в том числе кое что и из недавнего прошлого Адольфа Гитлера.
Гитлер, говорил Штеннес, рассказывает всем, что пошёл в политику сразу же после начала Ноябрьской революции 1918 года в Германии.
Однако, как говорили его сослуживцы, он еще многие месяцы после ее начала болтался по баварским казармам. Ему было тогда 30 лет, и он был далек от всякой политики.
Выписавшись из госпиталя, и не имея никакого пристанища и занятия, он вернулся в свою мюнхенскую казарму.
У него не было ни семьи, ни родных, ни друзей, ни какой-либо профессии.
Гитлер никогда в жизни не занимался каким-либо постоянным делом.
Ещё до войны, он жил впроголодь, пустив по ветру перед этим отцовское наследство и все, что досталось ему от матери.
Тогда он подъедался рисование картинок с видами достопримечательностей Вены.
Но теперь, в атмосфере угара революционного переворота, его рисунки с видами были никому не нужны. И с этого ремесла было уже не прожить.
И Гитлер не без оснований боялся, как бы после увольнения из армии, снова ему не оказаться на улице без всяких средств. Он об этом своём страхе рассказывал своим сослуживцам и соседям по казарме.
Его весьма страшило очутиться опять в ночлежке, обреченным на жалкое существование, как это уже было с ним всего-то десять лет назад в Вене. И чтобы не быть выброшенным на улицу, он послушно тянул лямку, неся охранную и внутреннюю службу. Сначала в лагере для военнопленных, а потом и в своем прежнем полку.
Все