Франц Шуберт. «Аве Мария».
Нори постаралась правильно за ним повторить, чувствуя, как искажают звуки непослушные губы. Акира снова над ней рассмеялся.
– Ты научишь меня играть ее, аники?
Она уже давно собиралась с духом, чтобы попросить об этом брата. Игра Акиры каждый раз очаровывала ее до глубины души. Словно сам ее дух парил над опустевшим телом, что оставалось на земле. Нори тоже хотела уметь такое – вызывать у людей подобные чувства.
Акира выпрямился.
– Ты серьезно?
– Хай[8].
– Нори, скрипка – не игрушка. Это инструмент. Чтобы научиться, уйдут годы.
– Я могу научиться! – заявила она, сознавая, что вряд ли добьется чего-то заискиванием. – Ты же смог.
– У меня от природы способности к музыке. Можно стирать пальцы в кровь, но если нет таланта, никогда не преодолеешь определенную планку. Это чудовищная трата времени. Спустя годы обучения понять, что ты всего лишь посредственность…
Нори ощутила, как ее решимость слабеет. Очень уж маловероятно, что она обладает хоть каким-то талантом. Однако продолжала настаивать:
– Я хотела бы попробовать.
Акира уставился на сестру с явным недоверием. Она посмотрела в ответ широко распахнутыми глазами – и не позволила своему взгляду дрогнуть; мало-помалу Нори училась контролировать дрожь.
Акира моргнул – знак, что он смирился?
– Если ты действительно хочешь, я буду давать тебе уроки. Некоторое время.
Нори мгновенно оживилась, не в силах устоять перед желанием броситься к нему на шею.
– О, спасибо! Спасибо, аники!
Акира чуть отстранился. Хотя выглядел он при этом лишь слегка раздраженным, что Нори расценила как личную победу.
– Ладно, ладно. А теперь ступай. Акико уже наверняка ждет.
– Но, ани…
– Нори!
Когда Акира произносил ее имя таким тоном, спорить было бесполезно.
Нори встала и слегка поклонилась.
– Оясуми насай, аники.
– Спокойной ночи, Нори.
Как обычно, Акико ждала за дверью музыкальной комнаты. Нори ответила на привычные вопросы о минувшем дне со всей живостью, какую была способна изобразить, однако ее мысли витали далеко. Затем она быстро по-ужинала, стремясь, чтобы Акико поскорее забрала посуду и ушла спать. Ее охватило внезапное горячее желание побыть одной. От мысли, что рядом еще кто-то, зудела кожа. Несмотря на нелюбовь к одиночеству, Нори настолько к нему привыкла, что длительное общение с людьми вызывало у нее смутную тревогу.
Акира не в счет, конечно.
После ужина Нори углубилась в книгу со стихами, которую ей одолжил брат. Он был прав: читать ее оказалось трудно. Книга была явно старая, потрепанная – пожелтевшие страницы загибались. Шрифт был крошечным и таким плотным, что слова сливались друг с другом, а многие сложные иероглифы Нори видела впервые. Акира объяснял, что этим стихам несколько столетий, и что со временем язык меняется. Несмотря на соблазн расстроиться и сдаться, Норико не отступила.