и вновь набирала номер Артура, но слышала в ответ лишь те же равнодушные, длинные гудки.
– Есть убитые, – прозвучало в толпе, и я почувствовала, как теряю остатки разума.
У меня не было больше сил терпеть, всё, я больше не мо-гу! Я схватилась за берёзу, росшую тут, и закричала так, как не кричала, наверное, никогда в жизни – ни когда упала на даче с лестницы и сломала ногу, ни когда рожала своего сына Артура, ни когда на меня однажды в подворотне напали двое и, угрожая ножом, отняли сумку, никогда, никогда я так прежде не кричала. Всё нутро моё вывернулось в этом крике, лёгкие вспыхнули огнём, я кричала и не могла остановиться.
– Девушка, девушка, – подскочил ко мне стоящий тут человек в форме, – Всё, всё, надо успокоиться.
Я вырывалась из его рук и орала, что мне нужно туда, нужно к сыну. Он крепко сжал мои плечи и махнул рукой фельдшеру. Тот, подбежав ко мне, сунул в рот какую-то таблетку, крикнув на бегу:
– Под язык положите!
И унёсся туда, где он был нужен.
Жар внезапно разлился по моему телу.
– Да что я себе позволяю, истеричка? Тут детям нужна помощь, а я, мерзкая бабища!
Я с размаху хлестнула сама себя по щеке и тут же в мозгах прояснилось. Таблетку я кажется проглотила, напрочь забыв слова фельдшера о том, что нужно рассасывать. Вновь и вновь, безостановочно, я набирала телефон сына и вдруг…
– Мам, – донёсся из трубки родной ломающийся голос моего долговязового подростка, – Алё, мам…
– Сынок!! – закричала я в трубку, – Сынок, ты где? С тобой всё в порядке?!
– Мам, – испуганно бормотал сын, – Прости, пожалуйста, ты узнала, да?
– Что узнала? – не понимала я.
– Что я сегодня не пошёл в школу, прогулял. Тебе Ирина Вячеславовна позвонила, да? Мам, прости, пожалуйста. Просто такая погода классная, и мы с Никиткой решили не пойти в школу. Мам, не ругайся, пожалуйста, это больше не повторится. Правда. Мам, ты чего, плачешь что ли? Мама, да не расстраивайся ты так. Я больше не буду. Мама!
Я упала на колени, и, сжимая побелевшими пальцами телефон, уткнулась лицом в землю, рыдания душили меня, я не могла дышать, я не могла вымолвить ни слова, я бесшумно рыдала, как безумная, и слёзы мешались с землёй и мазали моё лицо чёрными полосами. Кругом бежали люди и раздавались крики, а я всё стояла на коленях, словно в молитве, и слушала этот самый долгожданный, самый любимый, самый родной в мире голос – голос моего ребёнка, несущийся из трубки:
– Мам, мама, прости, что прогулял, мамочка, ты меня слышишь?…
Антихристъ
– Господи, откудоть только ты навязалси на мою голову? – горестно причитала баба Паня, то и дело оборачиваясь и поглядывая на чёрного козла, что семенил за нею вослед, как собачка, – Чистой Антихристъ!
Козёл был мастист – ростом с доброго телёнка, он значительно выделялся на фоне других деревенских козлов, возвышаясь над ними подобно горе Олимп, и был громогласен, как Зевс. Его