Недалеко обнаружил ручеёк с холодной родниковой водой, долго пил, аж зубы свело.
– А жизнь то налаживается, правда тигруня?! – произнес малец, подражая тону Годовита, а потом принялся сдирать шкуру. Хоть процесс был не простой и со шкурой Угрюм провозился весь следующий день, но оно того стоило. Всю шкуру перенёк конечно не снял, но то, что получилось сгодилось бы хоть на одеяло, хоть на шубу. Накинув трофей на плечи, спрятав привязь с мечом в глубине новых одежд (туес был сломан окончательно), передохнув немного, Угрюм отправился назад, хвалится добычей.
Идти пришлось не быстро, а точнее раз в пять медленнее, чем добирался до ущелья. Пришёл он к становцам уже только к вечеру, к слову остальные парни вернулись ещё вчера сутра, повесив клыки обыкновенных волков на шеи.
То, что мальчишка, проживший лишь десять зим победил саблезуба (это ещё Угрюм смолчал, что тот был потомком крови первых тигров, что значило – королевский), было невероятно, никто до сих пор о таком даже не слышал. Сам мальчуган, сослался на невероятное везение и не более. Только Годовит всё понимал, заметив выпирающую слегка из шкуры тигра на плечах Угрюма, рукоять.
Так что из дома уходили мужчина с мальчиком, а возвращалось уже двое мужчин. По дороге Угрюм подробно рассказал отцу свою встречу с саблезубом, Годовит уточнял подробности, хмурился, комментировал, а в конце признался, что гордится своим сыном! Единственное, о чём умолчал Угрюм, это о видении в котором ему явился родной отец.
Они шли домой, вокруг шумело молодой листвой зелёное море леса, о том, что восемнадцать годин назад здесь была уничтожительная война почти ничего не напоминало. Под ногами то тут, то там бежали задорные ручьи, в зарослях бродила разномастная дичь, пели удивительные песни не менее удивительные птицы, по небу спокойно и величаво двигались белые облака-горы, но на виднокрае, где-то далеко – далеко вновь сгущалась тьма грозных тучь, сверкали всполохи молний. Ощущение неотвратимой беды преследовало Годовита в последнее время и как бы он это не скрывал, передавалось это чувство и Угрюму.
Глава IV
Каан.
Лето 5362 от великой стужи.
По широкой, вымощенной булыжниками дороге, ведущей к северным вратам града именуемого Тара, неспешно и гордо шёл молодой мужчина, на вид разменявший примерно тридцатое, тридцать пятое лето (на деле его возраст переводил за пять десятков зим). Высокого роста (на три головы выше среднего мужчины), шириной под стать, обнажен по пояс, мышцы, как корни векового дуба, кожа выжженная жарким солнцем и обветренная ледяными метелями. На ногах одеты грубые кожаные штаны и высокие сапоги с мехом наружу. За спиной на привязи находился исполинский двусторонний обоюдоострый топор на длинном древке – лабрис. Волосы тёмно-русые, отливающие медью, были перехвачены на лбу широкой стальной полосой, на лице густая рыжая коротко стриженная борода.