А перехватив кулак, что продолжал вырезаться в него, присвистнул. – Идем, хулиганка.
– Никуда я с тобой не пойду!
– Пойдёшь, ещё как пойдёшь, – взял меня за локоть и потянул обратно к дороге.
– Мирон! – закричала я, зарываясь каблуками в грязь, мысленно прощаясь с новыми лодочками. Все равно терять уже было нечего.
– Поздно, девочка.
– Мироша, уезжай. Прошу тебя, уезжай!
Он подхватил меня на руки, чтобы не тащить вверх по склону. Перекинул через плечо и ловко взбежал. Распахнул багажник своего джипа и усадил в него.
– А что такое? Ты не рада видеть старого друга? – достал аптечку и расправил мой сжатый кулак, откуда темными струйками бежала кровь. Черт! Наверное, та ветка шиповника. Я даже не почувствовала.
Скрутил колпачок перекиси и ливанул в ладонь. Жидкость зашипела, стала превращаться в розово-багряную пену, которую он стёр и тут же наложил повязку. Действовал быстро, уверенно, лишь изредка скользя по мне испытующим взглядом.
Рванул зубами край бинта, завязал большой нелепый бант и руки свои ко мне опять потянул. Пальцы сжали подбородок, заскользили по скулам и стали прятаться в волосах.
– Не трогай волосы, – зашипела я, отчаянно пытаясь избавиться от неприятных ощущений. Вертела головой, била руками, пока он не прекратил. – Никогда не трогай мои волосы!
– Не рада? Оля? Или ты надеялась, что я уже сгнил? И тебе не придётся смотреть в мои глаза? Так вот, жив я, Сладкая. Жив! Из-за тебя чуть не сдох, но благодаря тебе выжил. Чтобы однажды заглянуть в глаза твои бесстыжие. Вот! Смотри мне в глаза теперь! Смотри…
И я покорно заглянула в синюю бездну и зарыдала. В голос! До всхлипов и соплей. Так, как тогда… Боль физически чувствовала. И свою, и его через себя пропускала. Больно, черт, как больно! Не прошло, лишь пылью времени запорошило. А его появление ураганным ветром эту пыль смахнуло, оголив уродство сломанной любви.
– Уезжай, Мироша… Уезжай! Поздно…
Глава 3.
– Доброе утро, – я потянулась, расставив руки в дверном проёме кухни.
Бабушка уже пекла блины, заполняя дом волшебными ароматом и уютным шкворчанием сковороды.
– Доброе, внучка, – она повернулась, обняла меня и кивнула на кресло. – Кофе будешь?
– Конечно.
– И бабке плесни, а то с пяти утра на ногах.
Я рассмеялась, потому что у меня язык просто не поворачивался называть эту холёную даму бабушкой. Роясь в грядках, высаживая цветы или просто стоя у плиты, она была неподражаема. Никогда не видела её в чем-то мятом, старом и потрёпанном. Нет, моя Алевтина Николаевна даже дома перед телевизором просто должна была выглядеть так, будто в любой момент могут заявиться гости. Вот и сейчас, несмотря на раннее утро, на ней был чёрный сарафан в пол, что выигрышно подчеркивал до сих пор тонкую талию.
– Из тебя бабка, как из меня Плисецкая!
– Из тебя Плисецкая, как из меня стриптизёрша, – рассмеялась она. – Какие планы?
– Даже