встречаться с ними взглядом было нелегко. Они сразу отталкивали, вернее, отодвигали собеседника, заставляя смотреть куда-то вниз или вбок, но только не прямо. Волосы на голове были пышными, длинными, поэтому концы их были аккуратно схвачены резинкой. Поверх подрясника и рясы надета мантия черного цвета, на голове клобук. Мантия, сшитая из простой и грубой ткани, была стянута на вороте большой блестящей застежкой, так что создавалось впечатление, что у монаха связаны руки и ноги, свободной остается одна голова.
Разглядывая этого человека, Анатолий Петрович не мог найти ни одной знакомой черточки, по которой мог бы его узнать. Он пожал плечами:
– Удивительно, не могу вспомнить. Может быть, хотя бы намекнете? У меня был такой случай: в Париже, возле храма Сакре-Кер, мы с Машей встретили нашего соседа по подъезду, с которым мы даже не были знакомы.
Монах улыбался. Улыбка искривляла страшный шрам на щеке, смотреть на него было неприятно и неловко.
– Я наблюдаю за вами уже давно. Увидев Вас в Гефсиманском саду, я не поверил своим глазам… Чтобы убедиться, прошел вместе с вами в русскую церковь Марии Магдалины, потом в церковь Бога Отца. Простите меня, я был вынужден прислушиваться к вашим разговорам с женой и убедиться, что это вы. Вслед за вами я вошел в Старый город через Яффские ворота, и уже хотел окликнуть Вас, но кто-то отвлек меня, и вы потерялись из виду. Я был уверен, что вы прошли к Стене Плача, ее не минует ни один человек, приезжающий в Иерусалим. Удивительно, но я не увидел вас ни на Дороге Скорби, ни у храма Святой Девы Марии. Наконец я догадался, что мимо Храма Гроба Господня вы вряд ли пройдете, но если уж и тут не придется увидеться – на то воля Господня.
Анатолий Петрович слушал монаха со все возрастающим удивлением. Не было среди его знакомых ни монахов, ни священнослужителей. Так кто сейчас перед ним? Вряд ли это шутка. Кто здесь может подшутить над ним? Даже его близкие не знают, что они с женой здесь. Поездка в Тель-Авив была настолько стремительной, что о ней не говорилось никому. Так кто этот человек?
– Вижу, вы меня не узнаете.
– Не узнаю.
– Вспомните Лучегорск, механосборочный цех, смертельный случай…
– Такое нельзя забыть. Все годы, что я проработал на стройке, смертельных случаев было несколько. Они как рубцы на сердце – и хотел бы забыть, да не сможешь…
– А Сашу Петрова помните? Мастера?
– Сашу Петрова помню.
– Неужели я так сильно изменился?
– Вы Саша Петров?
Монах утвердительно кивнул.
– Чудеса…
– А в чем чудеса? Тридцать лет миновало, немудрено, что вы меня не узнали.
Они прошли вдоль лестницы, ведущей на Голгофу, и оказались во дворе храма. Чтобы поддержать разговор, Анатолий Петрович показал на открытые ворота церкви.
– Удивительное дело, вот этот храм – главная святыня всего христианского мира. Но если говорить откровенно, этот мрачный зал угнетает, давит на психику.
– А для меня все здесь – легко и покойно. Ну, теснота, конечно, но она ведь